Гоголь в Москве (сборник)

Многие мемуаристы, правда, пытаются рисовать условия жизни Гоголя, у А. П. Толстого, как и у М. П. Погодина, в неоправданно идиллических тонах. Например, Н. В. Берг пишет, что Гоголь находил «во всякий свой приезд в Москву все, что нужно для самого спокойного и комфортабельного житья… тихое, уединенное помещение и прислугу, готовую исполнять все его малейшие прихоти»45. Насколько было «спокойным» «житье» у М. П. Погодина, мы уже видели. О том, каков «комфорт» был у Гоголя в доме Толстого, наглядно говорит письмо его первого биографа П.А. Кулиша к матери писателя: «Вы бы изумились, если бы узнали, какими деньгами Николай Васильевич покупал ласковый взгляд прислуги во время пребывания своего у Толстого, у Виельгорских, у Смирновых и у других»46. Окружавший Гоголя быт угнетал его, пагубно отзывался на здоровье, парализовал творческие силы. Переписка его за эти годы полна жалоб на подавленное состояние духа, на недомогания, на то, что работа «мало оживлялась благодатным огнем вдохновенья» 47. В первые же дни после переезда к А. П. Толстому он пишет: «Занятия мои еще как следует не установились»48. Весной 1849 года Гоголь с горечью сообщает П.А. Плетневу: «Уныние и хандра мною одолели снова» 4Э, а осенью 1851 года он вынужден признаться матери: «Расстройство же нынешнее моего здоровья произошло от беспокойст[ва] и волненья…»50. Какая нечеловеческая затрата сил нужна была Гоголю для того, чтобы изо дня в день, с его редкой взыскательностью, продолжать работу над «Мертвыми душами»!

По сообщению Д.А. Оболенского, нам известно, как работал Гоголь: «Граф А.П. Толстой сказывал мне, что ему не раз приходилось слышать, как Гоголь писал свои «Мертвые души»: проходя мимо дверей, ведущих в его комнату, он не раз слышал, как Гоголь один, в запертой горнице, будто бы с кем-то разговаривал, иногда самым неестественным голосом. В черновых рукописях видны следы этой работы. Каждый разговор переделывался Гоголем по нескольку раз»51.

К этому свидетельству можно отнестись с доверием, потому что Д.А. Оболенский, хотя и недолго, но довольно близко соприкасался с писателем. «С Гоголем, – пишет он, – я познакомился еще в 1848 году летом в Москве и мы видались часто. Родственные мои отношения к графу А.П. Толстому, у которого Николай Васильевич в то время жил в Москве, и дружба моя с кругом людей, которых Гоголь, по справедливости, считал самыми близкими своими друзьями, расположили его в мою пользу и он не раз выказывал мне знаки своего дружеского внимания»52. Поэтому есть все основания предполагать, что Гоголь мог посещать Оболенских. У них бывали Аксаковы, Боткин, Самарин. Последний познакомился здесь с Лермонтовым 53. Оболенские жили на Солянке, в доме № 7 (дом не сохранился).

Здесь небезынтересно вспомнить о весьма любопытной помете Гоголе в записной книжке 1846 года: «Николай Алексеевич Мурашев. Василии Васильевич Варгин, умный купец в Москве»54. Комментаторы справедливо полагают, что «Гоголь записал их имена как имена лиц, от которых он рассчитывал получить интересовавшие его для II тома «Мертвых душ; сведения о русской торговле и быте»55. Особенно привлекает внимание фамилия «Мурашев». Она своим созвучием с фамилией «Муразов» прямо напоминает об этом «благодетельном» миллионере-откупщике второго тома поэмы, содействующем перевоспитанию Хлобуева и спасающем в последнюю минуту из тюрьмы Чичикова. Однако никаких сведений о купце Николае Алексеевиче Мурашеве нам найти не удалось; не удалось даже обнаружить в числе московских купцов Мурашевых лица с подобным именем и отчеством.