Гоголь в тексте

Я привел эти общеизвестные вещи лишь для того, чтобы показать, насколько иначе воспринимает ночь, лунный свет Гоголь. И в самом деле, если взглянуть на гоголевские сочинения с предложенной точки зрения, то особое отношение Гоголя к свету ночи, изобилие и роскошь ночных картин им нарисованных, не может не броситься в глаза. Подобно своему герою-кладоискателю, Гоголь как будто вынужденно пережидает неинтересное для него время солнечного дня и закатного вечера с тем, чтобы наконец-то погрузиться в чаемую ночь. Впрочем, воскликнуть по-пушкински: «Да здравствует солнце!» – Гоголь не мог по причинам внутренним, связанным с его психической природой, поскольку именно к высшей точке дня – к солнечному полдню – он испытывал безотчетный страх и предпочел бы ему «ночь самую бешеную и бурную» и даже «со всем адом стихий», о чем выразительно написал в «Старосветских помещиках»[109]. Отголосок подобного отношения к полдню можно услышать и в «Сорочинской ярмарке», где описана картина вполне живая, но все же с каким-то особенным оттенком: «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное (…) В поле ни речи. Все как будто умерло…».

Другое дело – ночь, когда Гоголь оживает, чувствует себя по-настоящему хорошо, когда его душа настраивается на какой-то возвышенно-торжественный или мистически-волшебный лад (не случайно главные события во многих гоголевских сочинениях, а иногда и все действие целиком происходит именно ночью).

Ночью, но не в темноте! Вот что важно: ночь, которой так ждут и которой живут гоголевские герои, совсем не ночь в обычном смысле; она светла, как день, и наполнена мистическим светом, ночным светом.

Свет ночной

Ночью солнца нет, однако есть свет месяца и звезд, которые и делают ее светлой. И месяц и звезды сотворены Богом, следовательно, их свет вполне «легитимен» и не несет в себе ничего подозрительного: «И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды.

И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1, 16–18). Как видим, оба светила равны в своих правах, равно «хороши» и отличаются друг от друга лишь размером. В акафисте «О упокоении усопших» (Икос 11) сказано, что Бог «сиял им светом солнца и луны», услаждал их «великолепием востока и запада светил небесных». Еще более определенно по этому поводу говорится в псалме Давида: «Господи, Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко взятся великолепие Твое превыше небес (…) Яко узрю небеса, дела перст Твоих, луну и звезды, яже Ты основал еси» (Пс. 8, 2,4). Луна и звезды, как видим, относятся к числу безусловно «хороших», «великолепных» объектов, и если искать новых возможностей в интересующей нас области, то свет ночных светил не уступит свету солнца. Они, собственно, делают ночью то, что днем делает солнце, и в этом смысле луна есть не что иное, как солнце ночи. Что касается «меры» света, то ее можно преувеличить (Гоголь, как известно, любил преувеличения), и тогда ночь действительно станет похожа на день. Но это будет уже не просто лунный или звездный, а чудесный свет, божественный свет, превращающий тьму в свою противоположность. Именно такой по своему духу и предстает гоголевская светлая ночь. В повести об утопленнице Гоголь напрямую называет ночь «божественной»: «С середины неба глядит месяц. Необъятный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете (…) Божественная ночь! Очаровательная ночь!». И в том же духе – в самом конце повести: «Так же торжественно дышало в вышине, и ночь, божественная ночь, величественно догорала».

Но если ночь, свет ночи воспринимается как божественный, тогда это не преминет сказаться и на самом способе описания. Нечто в этом роде мы уже видели: слова «божественная», «торжественно» и «величественно» в сочетании с непостижимой для ума картиной раздвижения небесного свода дают картину, сопоставимую с настроением молитвы или богослу жения в храме, а сами описания светлой волшебной ночи наполняются соответствующими образами и лексикой[110].