Проплакав всю ночь, девушки до такой степени наэлектризовались поэтически-горестными выражениями своих чувств, что начали думать вслух тоническими стихами. Раза два появлялись они, то та, то другая, на галерейке второго этажа и, опершись на перила, продолжали свои вопли и жалобы, а иногда обращались к утреннему солнцу, говоря: "Солнышко ты мое красное!" и тем "живо напоминали мне (говорил Максимович) Ярославну, оплакавшую рано "Путивлю городу на забороле". Когда он рассказал о всем виденном и слышанном Гоголю, тот был поражен поэтичностью этого явления и выразил намерение воспользоваться им при случае в "Мертвых душах".
25 июня путники расстались в Глухове, откуда Гоголь уехал в Васильевку, в коляске А. М. Маркевича.
М. А. Максимович по записи Кулиша. Записки о жизни Гоголя, II, 231, 234-238.
Я приехал в Сорочинцы благополучно, но в чужом экипаже. Пожалуйста, не сказывая матушке, вели заложить коляску и завтра же пораньше {480} выехать за мною. Матушке можешь сказать на другой день поутру: иначе она не будет спать.
Гоголь - сестре Елиз. Вас. Гоголь. Письма, IV, 331.
Ваше сиятельство, милостивый государь! Покуда прибегаю к вам более за советом, чем с просьбой. Скажите мне откровенно, можно и прилично ли ввести государя-наследника в мое положение. Обстоятельства мои таковы, что я должен буду просить позволения и даже средств проводить три зимние месяца в году в Греции или на островах Средиземного моря и три летние где-нибудь внутри России. Это не прихоть, но существенная потребность моего слабого здоровья и моих умственных работ... А между тем, предмет труда моего немаловажен. В остальных частях "Мертвых душ", над которыми теперь сижу, выступает русский человек уже не мелочными чертами своего характера, не пошлостями и странностями, но всей глубиной своей природы и богатым разнообразием внутренних сил, в нем заключенных. Многое, нами позабытое, пренебреженное, брошенное, следует выставить ярко в живых, говорящих примерах, способных подействовать сильно. О многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности. Поэтому мне кажется, что я имею некоторое право поберечь себя и позаботиться о своем самосохранении. Принужденный поневоле наблюдать за своим здоровьем, я уже заметил, что тот год для меня лучше, когда лето случалось провести на севере, а зиму на юге. Летнее путешествие по России мне необходимо потому, что на многое следует взглянуть лично и собственными глазами. Зимнее пребывание в некотором отдалении от России, на юге, тоже необходимо (не говоря уже о потребности для здоровья). Писателю бывает необходимо временное отдаление от предмета, который он видел вблизи, затем, чтобы лучше обнять его. У меня же это преимущественная особенность моего глаза. Присоветуйте, придумайте, как поступить мне, чтобы получить беспошлинный паспорт и некоторые средства для проезда. Состоянья у меня нет никакого, жалованья не получаю ниоткуда, небольшой пенсион, пожалованный мне великодушным государем на время пребывания моего за границей для излечения, прекратился по моем возвращении в Россию... Если необыкновенность просьбы моей затруднит вас дать совет мне, тогда поступите так, как, может быть, и без меня научит вас благородное сердце. Представьте это письмо, прямо как оно есть, на суд его императорского величества. Что угодно будет богу внушить его монаршей воле, то, верно, будет самое законное решение.
Гоголь - шефу жандармов графу А. Ф. Орлову, во второй половине 1850 г. Письма, IV, 340.
Гоголь был скрытен, не любил высказываться, не любил и любопытных. Он всегда уединялся. Богатый помещик А. В. Капнист пригласил Гоголя к себе в гости в великолепное имение Обуховку. Случилось так, что к Капнисту съехалось много родных и соседей, душ тридцать. В три часа сели за стол, вдруг входит лакей и говорит хозяину, что приехал Н. В. Гоголь, узнал, что много гостей, и хочет уезжать. Капнист вскочил из-за стола, бежит в переднюю и видит, что Гоголь стоит на крыльце и ожидает своих лошадей. Только с большим трудом удалось Капнисту уговорить Го-{481}голя остаться. Остался Гоголь и сел за стол. Все гости притихли и ожидали слышать, что будет говорить Гоголь; но он также притих и не проронил ни одного словечка в продолжении всего обеда. После обеда все гости пошли в гостиную и надеялись слышать Гоголя; но он, несмотря на убедительные просьбы хозяина остаться, простился с ним и уехал.
Т. Г. Пащенко по записи В. Пашкова, Берег, 1880, № 268.