Гоголь в жизни

В. Вересаев смотрит на "Выбранные места..." как на ошибку, его цель подвести нас к признанию справедливости инвектив Белинского, который назвал факт публикации "Выбранных мест..." падением, а в идеях Гоголя усмотрел болезнь, гордыню и желание "небесным путем достичь земных целей".

Контекст вересаевской книги как будто подтверждает это, особенно последнюю мысль, ибо в письмах Гоголя, используемых В. Вересаевым, все время звучит призыв о помощи, просьбы о деньгах, о пенсионе, об единовременном пособии, о снисхождении к участи бедного писателя. Этот подбор цитат, чередующихся со ссылками на болезни, многочисленные приступы и припадки, одолевающие Гоголя, должен создать у читателя впечатление, что податель сих просьб мало того, что (как пишет {11} В. Вересаев) был "глубоко болен", еще и жил на средства царского дома. Отсюда один шаг и до "падения": раз существуешь на деньги царя, то и служишь царю.

Но достаточно непредубежденными глазами взглянуть хотя бы на письмо Гоголя министру просвещения С. С. Уварову (ПСС, т. 12, с. 39), чтоб увидеть, как Гоголь разговаривает с сильными мира сего, как он просит и как обосновывает свои просьбы. В его тоне слышится превосходство, в его требовании - предупреждение. Это обращение того, чья власть над людьми вечна, к тому, кто на этой земле временщик.

Я уж не говорю об интонации, которую избирает Гоголь в "Выбранных местах из переписки с друзьями" по отношению к Николаю Первому, - интонации вовсе не искательной, а поучающей, дающей ему право подавать советы царю и намекать, что если тот не воспользуется ими и не уподобится в своем правлении Царю Небесному, то не сможет быть отцом народа, поводырем его.

Можно все это отнести к гордыне Гоголя, а можно и к пониманию им миссии поэта, который указывает царям, как править. Недаром в "Выбранных местах..." на первое место среди исторических героев книги поставлен поэт, Пушкин, и лишь Христос стоит выше поэта.

В. Вересаев опускает ту фразу из письма Гоголя А. О. Смирновой от 28 декабря 1844 года, где тот пишет: "С тех пор как я оставил Россию, произошли во мне великие перемены. Душа заняла меня всего". А это ключевая фраза для понимания его состояния в сороковые годы. Она, впрочем, не противоречит всем предшествующим исканиям Гоголя, но делает акцент на том, на какой путь выходит окончательно душа Гоголя, а стало быть, и его творчество.

Еще в брызжущих весельем "Вечерах на хуторе близ Диканьки" звучит мотив оплакивания быстро гаснущей жизни. Он покрывается затем шумным карнавалом "Ревизора", этой игрой масок, этим буйством вранья, которое тоже взрывается в финале отчаянным воплем городничего.

Гоголь может хвастаться своим знакомством с министром почт, с посланником, даже с государыней, но на самом деле он этого министра и посланника и в глаза не видел, а уж тем паче - государыни (так как никогда не был допущен во дворец), эти имена и чины нужны ему, чтобы закамуфлировать свое низкое положение, уверить маменьку или провинциала-приятеля в своих успехах, а заодно уверить и себя, что он со всеми этими лицами "на дружеской ноге". Тут не только бахвальство молодости, но и сочинительство, праздник фантазии, пир воображения.

Блики этой игры падают и на отношения с Пушкиным - отношения, которые в жизни Гоголя значили, может быть, больше, чем любая привязанность и любая страсть. Традиционно считается, что Пушкин и Гоголь "дружили". Гоголь читал Пушкину свои повести и пьесы, Пушкин одобрял их, поощряя молодого собрата, Гоголь, платя Пушкину благодарностью, писал статьи для "Современника". Идиллия отношений старшего и младшего осеняет этот союз. Но на деле эти отношения содержат в себе как высокое, так и смешное, идеальное и прозаическое, в них видны близость и отталкивание, сотрудничество и соперничество - все то, что бывает между великими людьми, когда они встречаются на перекрестке истории.

В. Вересаев ограничивается информационными сведениями о литературных связях двух поэтов. Он опускает их социальное неравенство, разницу в образе жизни, привычках, воспитании, в друзьях. Он не касается и творческого конфликта, {12} который обнаружился при издании "Современника". И наконец, он не приводит ни писем Гоголя к Пушкину, ни записок и писем Пушкина к Гоголю.

Этих записок и писем немного, но их отсутствие обедняет биографическую работу о Гоголе.

Первое же письмо Пушкину от 16 августа 1831 года говорит о величайшей неловкости, которую допустил Гоголь, прося маменьку адресовать свои письма не ему, Гоголю, пребывающему в Павловске в должности учителя у полоумного сына князя Васильчикова, а Пушкину, живущему по соседству в Царском Селе. Эта неловкость была следствием желания объявить в округе, что сын Марии Ивановны чуть ли не на "ты" с самим Пушкиным и до того близок к нему, что и корреспонденцию на свое имя получает через Пушкина. Маменьке он сообщает: "Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так:

Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину.

А вас прошу отдать Н. В. Гоголю".