…Пиесы, цензурованные для представления на театре, Женитьба и Игроки, были получены гораздо прежде ваших сочинений; я имел случай читать несколько раз в обществе мужчин и дам последнюю и производил восторг и шум необыкновенный, какого не произвела она даже на сцене. На это есть множество причин: 1) на Большом театре, где обыкновенно даются бенефисы, много нельзя было расслушать; итак публика только вслушивалась в пиесы; 2) главные лица: Подколесин и Утешительный дурно были исполнены Щепкиным. Остальных мелочных причин не нужно исчислять. Но когда подняли занавес, продолжительный гром рукоплесканий приветствовал появление на сцене нового вашего сочинения. Я не понимаю, милый друг, вашего назначения ролей. Если б Кочкарева играл Щепкин, а Подколесина Живокини, пиеса пошла бы лучше. По свойству своего таланта Щепкин не может играть вялого и нерешительного творения, а Живокини, играя живой характер, не может удерживаться от привычных своих фарсов и движений, которые беспрестанно выводят его из характера играемого им лица. Впрочем, надо было отдать ему справедливость: он работал из всех сил, с любовью истинного артиста и во многих местах был прекрасен. Они желают перемениться ролями. Позволите ли вы? В продолжение великого поста они переучат роли, если вы напишете ко мне, что согласны на то. [Щепкин и Живокини действительно переменились ролями. Живокини играл Подколесина успешно, Щепкин Кочкарева менее успешно. Впоследствии роль Кочкарева с успехом исполнял Шумский. ] Верстовский [Алексей Ник. Верстовский (1799–1862) — композитор и драматург. С 1825 г. — инспектор репертуара и труппы московских театров; с 1842 г. — управляющий московской конторой имп. театров. Имел большое влияние на театральные дела. ] (который вас обнимает; недавно я прочел ему Разъезд, и он был в упоении) и другие говорят, что в Петербурге Мартынов в роли Подколесина бесподобен; но все прочие лица несравненно ниже московских. Послезавтра бенефис должен повториться на Большом театре, а потом пиесы ваши навсегда сойдут на Малый театр. Актеры и любители театра нетерпеливо этого ожидают; там пиесы получат настоящую цену и оценку.
…Женитьба была разыграна лучше Игроков. В первой женихи, особенно Садовский (Анучкин или Ходилкин, как перекрестил его г. цензор Гедеонов, который по глупости своей много кое-чего повымарал в обеих пиесах о купцах, дворянах и гусарах; слово гусар заменил молодцом, вместо Чеботарев поставил Чемоданов и пр. [Цензор нашел гоголевские фамилии неприличными для дворян (Анучкин от слова «онучи» и т. п.). «Гусары» и полковник Чеботарев упоминаются в «Игроках».] были недурны. Женщины, кроме Агафьи Тихоновны (Орлова, которая местами была хороша), сваха (Кавалерова) [Сваха лучше всех (примечание С. Т. Аксакова). ] и купчиха (Сабурова 1-я) вообще были хороши. Щепкин, ничуть меня не удовлетворяя в строгом смысле, особенно был дурен в сцене с невестой один на один. Его робость беспрестанно напоминала Городничего, и всего хуже в последней сцене. Переходы от восторга, что он женится, вспыхнувшего на минуту, появление сомнения и потом непреодолимого страха от женитьбы даже в то еще время, когда слова по-видимому выражают радость, — всё это совершенно пропало и было выражено пошлыми театральными приемами… Публика грозно молчала всю сцену, и я едва не свалился со стула. Мне тяжело смотреть на Щепкина… Он так мне жалок: он переслуживает свою прежнюю славу. Хомяков, который был подле нас в ложе, весьма справедливо заметил, что те же самые актеры, появившиеся в средней пиесе (какой-то водевиль), между двумя вашими показались не людьми, а картонными фигурами, куклами выпускными. Оставляю писать до завтра: ибо очень устал.
7-го февраля.