Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники.

Вдогонку за первым моим письмом пишу к вам другое. Если вы еще не употребляли вашего участья и забот относительно подарка за поднесенные экземпляры книги, то это дело можно оставить, — во-первых, уже потому, что с моей стороны как-то неприлично это всё же несколько корыстное исканье, а, во-вторых, зачем тормошить бедного Виельгорского, которому, может быть, вовсе неловко? Я же пока занял денег у Языкова, которому прислали. [Гоголь познакомился с Н. М. Языковым летом 1839 г. в Ганау, затем, летом 1841 г. провел с ним там же около месяца. Летом 1842 г. они жили вместе в Гастейне и в начале октября вместе приезжают в Рим. С этого времени сходятся очень близко. Языков в эти годы примыкает к так наз. «официальному народничеству», т. е. к правому крылу славянофильства. ] А в начале будущего года авось бог даст мне изворотиться, очиститься от долгов вовсе и получить кое-что для себя. И потому, вместо прежней моей просьбы, исполните вот какую просьбу. До меня дошли слухи, что из «Мертвых Душ» таскают целыми страницами на театр. [См. выше — письмо Прокоповича к Н. В. Гоголю от 21 октября 1842 г. ] Я едва мог верить. Ни в одном просвещенном государстве не водится, чтобы кто осмелился, не испрося позволения у автора, перетаскивать его сочинения на сцену. (А я тысячи имею, как нарочно, причин не желать, чтобы из «Мертвых Душ» что-либо было переведено на сцену.) Сделайте милость, постарайтесь как-нибудь увидеться с Гедеоновым и объясните ему, что я не давал никакого позволения этому корсару, которого я даже не знаю и имени. Это очень нужно сделать, потому что в выходящем издании моих сочинений есть несколько драматических отрывков, которые как раз могут очутиться на сцене, тогда как на них законное право имеет один только Щепкин. Сделайте милость, объясните ему это. Скажите, что вы свидетель, что находящееся у Щепкина письмо, которым я передаю ему право на постановку этих пьес на сцену, писано именно мною и есть неподдельное. Чт'o я, в самом деле, за беззащитное лицо, которого можно обижать всякому? Ради бога, вступитесь за это дело: оно слишком близко моему сердцу. Прощайте. Я слышал, что в «Современнике» есть очень дельная статья о «Мертвых Душах». [Самого Плетнева. ] Нельзя ли каким-нибудь образом переслать мне ее? я бы страшно хотел прочесть…

«Письма», II, стр. 236–237.

Н. В. Гоголь — С. П. Шевыреву

Рим, ноябрь 1842 г.

Благодарю тебя много, много за твои обе статьи, которые я получил в исправности от княгини Волконской, хотя несколько поздно. В обеих статьях твоих, кроме большого их достоинства и значения для нашей публики, есть очень много полезного собственно для меня. Замечание твое о неполноте комического взгляда, берущего только в пол-обхвата предмет, [Шевырев писал: «Комический юмор автора мешает иногда ему обхватывать жизнь во всей ее полноте и широком объеме. Это особенно ясно в тех ярких заметках о русском человеке, которыми усеяна поэма. По большей части мы видим в них одну отрицательную, смешную сторону, пол-обхвата, а не весь обхват русского мира» (ст. 2-я). ] могло быть сделано только глубоким критиком-созерцателем. Замечания об излишестве моей расточительности тоже большая правда. [ «Да, в фантазии нашего поэта есть русская щедрость, или живость, доходящая до расточительности… Читая „М. Д.“ вы могли заметить, сколько чудных полных картинок, ярких сравнений, замет, эпизодов, а иногда и характеров, легко, но метко очерченных, дарит вам Гоголь, так, просто даром, в придачу ко всей поэме, сверх того, что необходимо входит в ее содержание» (там же). ] Мне бы очень хотелось, чтоб ты на одном экземпляре заметил на полях карандашом все те места, которые отданы даром читателю, или лучше сказать, навязаны на него без всякой просьбы с его стороны. Это мне очень нужно, хотя я уже и сам много кое-чего вижу, чего не видал прежде, но человек требует всякой помощи от других и только после указаний, которые нам сделают другие, мы видим яснее собственные грехи. Ты пишешь в твоем письме, чтобы я, не глядя ни на какие критики, шел смело вперед. Но я могу итти смело вперед только тогда, когда взгляну на те критики. Критика придает мне крылья. После критики, всеобщего шума и разноголосья, мне всегда ясней предстает мое творенье. А ты сам, я думаю, чувствуешь, что, не изведав себя со всех сторон, во всех своих недостатках, нельзя избавиться от своих недостатков. Мне даже критики Булгарина приносят пользу, потому что я, как немец, снимаю плеву со всякой дряни. Но какую же пользу может принести мне критика, подобная твоей, где дышит такая чистая любовь к искусству и где я вижу столько душевной любви ко мне, ты можешь судить сам. Я много освежился душой по прочтении твоих статей и ощутил в себе прибавившуюся силу. Я жалел только, что ты, вровень с достоинствами сочинения, не обнажил побольше его недостатков. У нас никто не поверит, если я скажу, что мне хочется, и душа моя даже требует, чтобы меня более осуждали, чем хвалили, но художник-критик должен понять художника-писателя…