Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники.

Ну, брат, я уже не знаю, чтό и думать о тебе. Как! ни слуху, ни духу! Да не сочиняешь ли ты какой-нибудь календарь, или конский лечебник? Посылаю тебе сумбур, смесь всего, кашу, в которой есть ли масло — суди сам. [ «Арабески». ] Зато ты должен непременно описать всё, что и как, начиная с университета и до последней киевской букашки. Я думаю, что ты пропасть услышал новых песен. Ты должен непременно поделиться со мною и прислать. Да нет ли каких-нибудь эдаких старинных преданий? Эй, не зевай! Время бежит, и с каждым годом всё стирается.

…Что тебе сказать о здешних происшествиях? У нас хорошего, ей богу, ничего нет. Вышла Пушкина «История Пугачевского бунта», а больше ни-ни-ни. Печатаются Жуковского полные сочинения и выйдут все 7 томов к маю месяцу. Я пишу историю средних веков, которая, думаю, будет состоять томов из 8, если не из 9. [Новая вариация грандиозного (и непосильного для Гоголя) замысла научно-исторического труда. ] Авось-либо и на тебя нападет охота и благодатный труд. А нужно бы, право, нужно озарить Киев чем-нибудь хорошим. Но…

Прощай! Да неужели у тебя не выберется времени писнуть хоть две строчки?

«Письма», I, с.331–332.

Н. В. Гоголь — М. П. Погодину

20 февраля 1835 г.

Письмо твое от 7 февраля я получил от Смирдина сегодня, то есть 20 числа. Нельзя ли вперед адресовать прямо на мою квартиру? Что за лень такая! В Малой Морской, в доме Лепена. Хорош и ты. Как мне прислать вам повесть, когда моя книга уже отпечатана и завтра должна поступить в продажу? Мерзавцы вы все, московские литераторы. С вас никогда не будет проку. Вы все только на словах. Как! затеяли журнал, и никто не хочет работать! [Речь идет о «Московском Наблюдателе», издававшемся с 1835 г. под ред. Вас. Петр Андросова (1803–1841). ] Как же вы можете полагаться на отдаленных сотрудников, когда не в состоянии положиться на своих? Страм, страм, страм! Вы посмотрите, как петербургские обделывают свои дела. Где у вас то постоянство и труд, и ловкость, и мудрость? Смотрите на наши журналы: каждый из них чуть ли не сто лет собирается прожить. А ваш что? Вы сначала только раззадоритесь, а потом через день и весь пыл ваш к черту. И на первый номер до сих пор нет еще статей. Да вам должно быть стыдно, имея столько голов, обращаться к другим, да и к кому же? ко мне. Но ваши головы думают только о том, где бы и у кого есть блины во вторник, середу, четверг и другие дни. Если вас и дело общее не может подвинуть, всех устремить и связать в одно, то какой в вас прок? что у вас может быть? Признаюсь, я вовсе не верю существованию вашего журнала более одного года. Я сомневаюсь, бывало ли когда-нибудь в Москве единодушие и самоотвержение, и начинаю верить, уж не прав ли Полевой, сказавши, что война 1812 есть событие вовсе не национальное и что Москва невинна в нем. Боже мой! столько умов и всё оригинальных: ты, Шевырев, Киреевский. Черт возьми, и жалуются на бедность. Баратынский, Языков (ай, ай, ай! Ей богу, вы все похожи на петербургских широмижников, шатающихся по б[…]лям с мелочью в кармане, назначенною только для расплаты с извозчиками. Скажи пожалуйста, как я могу работать и трудиться для вас, когда знаю, что из вас никто не хочет трудиться. Разве жар мой не должен естественным образом охладеть? Я поспешу, сколько возможно, скорее окончить для вас назначенную повесть, [ «Нос». ] но всё не думаю, чтобы она могла подоспеть раньше 3-й книжки. Впрочем, я постараюсь как можно скорее. Прощай. Да ожидать ли тебя в Петербург, или нет?

«Письма», I, стр. 335–336.

Н. В. Гоголь — С. П. Шевыреву

10 марта 1835 г.

Посылаю вам мой «Миргород» и желал бы от всего сердца, чтобы он для моей собственной славы доставил вам удовольствие.

Изъявите ваше мнение, например, в «Московском Наблюдателе», вы этим меня обяжете много: вашим мнением я дорожу.