Гой

Дело было так: тысячи лет евреи исповедовали единобожие, а Русь в один день приняла христианство, и тут же стала во всем лучше Израиля, у которого, если когда и были хоть какие-то заслуги перед человечеством, то они тут же превратились в ничто перед всяческими злодеяниями евреев, о которых митрополит Киевский Илларион говорил в самых общих чертах. А зачем и кому нужна была конкретика, если это не Израиль терроризировал христианскую Византию, но как раз Русь, чем очень даже всегда гордилась. Или, может быть, это еврейский царь Ирод прибил щит к вратам православного Царьграда, а не русский князь Олег?

Текст «Слова о законе и благодати» был написан в ХI веке и доказывал русским людям, что закон Моисея обнулен, и кто с этим не согласен, тот служит злу, а проповедь Иисуса Христа – это все, и русские люди, приняв христианство, сразу стали всем, а евреи, сохраняя верность Закону Моисея, совершенно справедливо подвергаются поношениям во всех христианских странах.

– Такое вот глубочайшее понимание нравственности, – говорил об этом тексте Осик, познакомившийся с ним еще в студенческие годы и уже тогда посчитавший его откровенной проповедью конъюнктурщины в самом циничном виде.

– По-настоящему духовный человек должен был бы отдать должное евреям, которые сохраняли верность Закону Моисея, несмотря на все притеснения, чинимые им. А еще по-настоящему духовный человек не мог бы не задаться вопросом, а не является ли принятие христианства государством чисто политическим актом, далеким от духовных исканий. Просто, принимая христианство, страна становилась одной из многих христианских стран, получая политическое признание в мире, автоматически присоединяясь к некоему физическому хорошо вооруженному большинству.

– И к чему привело это еврейское упрямство, да еще не подкрепленное вооруженной силой? К тому, что на евреев стали смотреть, как на презренных недочеловеков? Ненавижу религию саму по себе, но иудаизм в особенности, потому что он ничего, кроме величайших страданий евреям никогда не приносил, – отвечал на это Евгений Ленский, ведущий обозреватель влиятельной русскоязычной газеты «Страна праотцов». – И, кстати, независимость Израиля восстановили вовсе не религиозные евреи, но как раз светские, да еще и в основном социалистической ориентации. И это еще большой вопрос, кто чаще бывал в синагоге, Троцкий со Свердловым или Герцль с Моше Даяном. И к чему ты вообще о митрополите Киевском Илларионе заговорил?

Евгений не спеша закурил. После убийственного рабочего дня перед экраном компьютера ему почему-то не хотелось сразу в комнатушку, которую он снимал в самом босяцком районе Тель-Авива. Более или менее расслабиться получалось в обычном кафе на главной улице города. На шестом году репатриации дороги в русские рестораны хотелось уже забыть.

– Ты заметил, что никто из наших еще не создал образа Тель-Авива в прозе? – откинувшись на спинку стула, спросил Евгений. – Зато у Киры в каждом втором стихотворении упоминаются названия улиц города, просто какой-то путеводитель в стихах. Что ни говори, а она отличный поэт, – это он уже спорил с Осиком, который почему-то не отвечал пока на его вопросы. – Так почему ты, все-таки митрополита Киевского Иллариона всуе упомянул?

И Евгений, конечно, был прав в своих подозрениях. Осик приехал на встречу не с пустыми руками. Ни слова не говоря, он достал из сумки рукопись и протянул ее приятелю.

«От митрополита Киевского Иллариона до Бориса Пастернака: тысяча лет русской литературы», – прочитал Евгений заголовок. – Всего на трех страницах? – недоверчиво переспросил он. – А точно тысяча лет?

– Если точно, то девятьсот, – ответил, дивясь профессиональной интуиции лучшего обозревателя ведущей русскоязычной газеты страны, Осик, – но ведь это литературоведение, а не арифметика. Тысяча лет – это гипербола. Вообще-то, русской литературе – девятьсот лет, как я уже написал, от митрополита Иллариона до Пастернака. Можешь сейчас прочитать? Всего лишь три страницы.

– Спасибо. И это после рабочего дня. Если действительно прочитаю, то сегодня это уже будет тысяча три страницы, причем в данном случае «тысяча» это, увы, никакая не гипербола, а почти что таки арифметика.

И Евгений, все более удивляясь по ходу дела, прочитал о том, что русская литература, начав в ХI веке c текста митрополита Киевского Иллариона, в котором он прямо предлагал евреям исчезнуть с лица Земли, в ХХ веке пришла к роману Бориса Пастернака «Доктор Живаго», в котором автор предлагал евреям ровно то же самое.

– А ты говоришь, что это я искусственно раздуваю еврейский вопрос, – поспешил заявить Осик, как только несколько опешивший Евгений закончил чтение.

– Еще по кофе? – спросил Евгений. – Я заплачу.

– Давай по пиву, – предложил Осик. – Я заплачу.

Пиво пили молча, до тех пор, пока Осик не спросил:

– Тебе что, сказать нечего?

– Я все-таки не понимаю, зачем ты раздуваешь еврейский вопрос.