Гойда

Он оставил свою лошадь, спешился, осенил себя крестным знамением и переступил порог церкви. Ещё у самого входа Фёдора удивил вид спящего человека. Само по себе то не было удивительно, но юноша знал этого мужика. Рослый мужчина с русой бородой, которая лишь ширила его красное лицо, лежал, сложив руки на груди. Фёдор усмехнулся и пожал плечами.

«Видимо, к заутрене сегодня звонить некому…» – подумал он, глядя на крепкий сон звонаря.

Между тем час заутрени всё близился. Люди приходили один за другим. Фёдор стоял в стороне, наблюдая за тем, как тёмные фигуры, укутанные от мороза, стояли беспорядочными рядами. Наконец утреннюю тишину и тихий голос священника пронзил колокольный звон. Фёдор обернулся и едва заметно нахмурил брови. Звонарь всё так же лежал, опустив красное лицо себе на грудь.

Фёдор осторожно прошёл мимо прихожан на улицу. Мрачное небо точно ожило с первыми бледными лучами. Постепенно оно стало светлеть, и очертания собора обозначились особенно чётко. Юноша сошёл со ступеней и обернулся на заливистый звон колоколов. Фёдор пытался разглядеть звонаря, напрягая свои глаза.

«Да быть того не может!»

Фёдор решил, что его глаза изменяют ему, не иначе. Как же по-другому истолковать внешний вид звонаря? Как истолковать то, что сам государь звонит к заутрене? А тем временем в холодном воздухе разливались новые раскаты песни колоколов. Призыв к заутренней молитве летел над Александровской слободой, опережая и солнце, и сам новый день. Фёдор смотрел некоторое время, после чего удивлённо вскинул брови, помотал головой и вернулся в церковь.

* * *

– А чего это ты вопрошаешь меня? Будто я его на колокольню звал, ей-богу, – пожав плечами, ответил Алексей, потянулся за тарелкой с щучьей икрой и зачерпнул большой ложкой.

– Да любопытно стало, вот и вопрошаю, – просто ответил Фёдор. – Ты мне про то не рассказывал, вот я и удивился.

– Да мне что, про каждую странность да причуду государя рассказывать? – усмехнулся Алексей, вытирая усы.

– Неужто сам ты не спрашивал его о том? – спросил Фёдор.

– Так почто спрашивать? – Басман помотал головой и обернулся к сыну: – Пущай звонит, ежели хочется того государю. Не много забав у него, при каковых никто покалечен не будет. Велика странность, куда деваться!

Место во главе стола пустовало, как и напротив Басмановых.

– Верно, государь с Андреем Михалычем совет держит, – предугадывая вопрос сына, произнёс Алексей.

– С Курбским-то? – протянул Фёдор.

– С ним самым, – вздохнул Алексей. – Без него государь разбитый будет ходить, уж поверь. Вот пошлют Курбского сейчас воевать, вот прескверный нрав государя нашего и обнажится, уж поверь старику своему. Ежели ты считаешь меня другом царя-батюшки, то Андрюша будет братом, не меньше.

Фёдор продолжал смотреть на мужиков, собравшихся на застолье, сквозь ресницы. Малюта грубо разделывал своим ножом дичь и вгрызался в мясо, точно оголодал.

– И всё-таки странно это, – вздохнул Фёдор, подзывая жестом холопа с кувшином.

– Да не бери ты в голову каждую придурь, ей-богу. Лишь Господу ведать дано, что творится в душе и разуме царя. Ты, Федь, веди себя, главное, пристойно, да не гневи государя нашего светлого.

Фёдор кивнул, однако взгляд его был рассеян, точно мыслями своими он был далёко от отца своего и от всего этого шумного застолья.

* * *

– Стойте! Стойте! – раздалось откуда-то из-за спины.

Всадник, укутанный в тяжёлые меха для дальней дороги, едва смог развернуть свою лошадь. Он описал небольшую петлю на дороге и вернулся во двор Александровского кремля, натягивая поводья.

– Стойте! – Холоп стоял посреди двора и размахивал руками. – Государь вас, Андрей Михалыч, звал!

Курбский приспустил воротник своего одеяния и взглянул на мужика, что выбежал в тулупе нараспашку.

– Не путаешь чего? – спросил Андрей, присмиряя лошадь. – Простился я уже с государем.

– Никак не путаю, Андрей Михалыч, никак не путаю! Царь-батюшка среди нощи поднялся, глаза не раскрыл ещё, как велел срочно дозваться вас, али следом гнаться, ежели умчались вы со Слободы.

Андрей нахмурил брови и бросил взгляд на ворота. Сейчас из крепости открывался заснеженный пейзаж. Ночные звёзды уже начали гаснуть на небосводе. Скоро займётся ранняя заря.

– Так, батюшка, закрываем ворота? – спросил привратник у князя.

Курбский только сейчас и заметил его.

– Да, – ответил Андрей. – Закрывай.

Привратник поклонился, махнул своим парням. Мужики стали затворять ворота, и заснеженная долина скрылась от глаз Андрея. Сам Курбский спешился, отдал поводья конюшим и пошёл за холопом обратно в кремль.

– Государь наш сам не свой был. Рынды, что подле дверей его службу ночную несли, шепнули, что, мол, криком собственным государь и пробудился, да в гневе и ярости метаться начал! Как повелел царь-батюшка вас сыскать, тотчас же я и бросился за вами, Андрей Михалыч, так и бросился, – бормотал холоп.

– Гонец накануне письма не передавал? – спросил Курбский.

– Не припомню… Да, передавал, да письма те не приводили ко гневливости. То были вести благие. Нет, не припомню я, чтобы гонцы были, не припомню.