Голая Джульетта

– Да ты ведь не замечаешь пыли, Дункан. И здесь никогда не замечал. Внимания не обращал.

– Гм… Я вообще-то думал, что мы про пыль… метафорическую. В переносном смысле.

– И в переносном тоже. И в прямом. И в шутливом.

– Да, шутка делу не помеха, ха-ха… Я понимаю, что заслужил иронию.

Ее вдруг поразила глубина безнадежности их отношений. Не безнадежность ситуации нынешней, а осознание всегдашней. Связь с этим человеком всегда оставалась обреченной. Ошибочный интернет-контакт с серым, неинтересным человеком, затянувшийся на долгие годы… И все же что-то заставляло ее с ним заигрывать. Правда, флирт этот отдавал горечью, полностью исключал радость, заинтересованность, обещание физического наслаждения. Этот флирт обречен на провал, подумала Энни. А провал в Гулнессе – штука особая.

– Как насчет четверга?

Сказать по правде, ждать так долго ей не хотелось, она бы ему это фото с удовольствием по телефону под нос сунула, немедленно. Но в то же время Энни не могла не сознавать, что желание продемонстрировать кому-то фото, которое тот не опознает, возможно, свидетельствует о ее духовном кризисе.

Член городского совета Терри Джексон, ее «заказчик», удрученный отсутствием прогресса в подготовке выставки по знаменательному 1964 году, навестил Энни в музее, чтобы высказать ей свою обеспокоенность.

– Итак, на данный момент гвоздем всей выставки мыслится маринованный акулий глаз? Трудно вообразить, однако, что этот экспонат надолго прикует к себе внимание нормального человека.

– Наша концепция не предусматривает «гвоздя» выставки, центрального экспоната.

– Гм?

– Да-да. Мы…

– Позвольте тогда мне сформулировать вопрос иначе. Этот акулий глаз – лучшее из того, что у нас есть?

– По нашему замыслу, надо набрать множество разнородных экспонатов, так что вопрос о лучшем не возникнет.

Каждый раз, встречаясь с Терри Джексоном, Энни не могла отвлечься от созерцания его пышного кока, седого, но ухоженного и заботливо набриолиненного. Сколько этому старому хрену было в 1964 году? Двадцать? Двадцать один? Когда он открыл Энни идею выставки своей мечты, в которую Энни по наивности своей поверила и по неоправданной наглости вознамерилась воплотить в жизнь, ей показалось, что Терри Джексон что-то обронил, потерял, забыл в этом году и что она поможет ему вернуть утраченное. Вряд ли акулий глаз возместит утрату Терри Джексона.

– Что-то я не вижу у вас множества разнородных экспонатов.

– Пока что их недостаточно, вы правы.

– Не могу сказать, что я не разочарован, Энни. Потому что я разочарован.

– Мне очень жаль, Терри, но дело мы затеяли непростое. Похоже, даже если мы расширим тему и посвятим выставку шестидесятым годам в целом, то и в этом случае встретимся с трудностями.

– Не могу с вами согласиться, – строптиво возразил Терри Джексон. – В шестидесятые жизнь здесь била ключом. Столько событий…

– Охотно верю.

– Ни во что вы не верите. – В голосе Терри Джексона проявилась недовольная скрипучесть. – И притворяетесь очень неискусно. Вы считаете, что наш город – жалкая дыра, и всегда так считали. Вы бы выставили этот глаз в центре зала и воображали, что он олицетворяет весь Гулнесс. И считали бы себя очень остроумной. Эх, лучше б музеем заправляла какая-нибудь местная девушка, у которой Гулнесс в крови…

– Я не забыла, что я приезжая, Терри. Но мне казалось, что я срослась, породнилась с вашим городком.

– Ой, перестаньте. Вы спите и видите, как бы отсюда удрать. А теперь, когда ваш парень слинял, вас ничто больше не держит.

Энни напряженно вглядывалась в стену позади Терри, на уровне его головы, стараясь сдержать набухающую в уголке правого глаза слезу. Почему именно правого? Может, потому что слезный проток правого глаза управляется левым полушарием головного мозга, а левое полушарие отвечает за обработку эмоциональных воздействий? Черт его знает, но попытка обдумать процесс помогла.

– Извините, – спохватился Терри Джексон. – Я не имел права касаться вашей личной жизни. Гулнесс симпатичный городок, но очень маленький, вот что я хотел сказать. У меня племянник в колледже, а они все там всё знают.

– Да ладно, ничего. По сути, вы правы. Теперь я привязана к городу меньше, чем раньше. Но я попытаюсь подготовить выставку как можно лучше, прежде чем уеду. Если вообще уеду.

– Спасибо. И прошу прощения за излишнюю горячность по поводу недостатка экспонатов. Тот год… Я не могу этого объяснить. Мне самому все казалось волшебным, и я воображал, что другие ощущают то же, что и я. И потому я надеялся, что эти другие засыплют нас экспонатами.

– Одна из наших проблем. Не хотят ничем делиться.

– Я лично ничего никогда не выбрасывал. Ни газеты старой, ни киношных билетов, ни автобусных… У меня и афиша «Роллинг стоунз» хранился, красная с синим. И автограф Билла Уаймэна, потому что больше никто из этих засранцев не снизошел до автографа. Фото моей матери на фоне универмага Гранта как раз перед тем, как его снесли; мы с ребятами в «Олд квинзхед» еще до того, как его превратили в теперешний тухлый ночной клуб.

– Может быть, вы могли бы выставить некоторые из ваших сокровищ?