Голая Джульетта

Откровение биографических песен в том, подумал Такер, что автор превращает настоящее в прошлое. Берешь свои чувства, или отношения с другом, или любовь к женщине — и превращаешь в былое, в нечто законченное, чтобы определиться с ним. Засовываешь его в стеклянную банку и разглядываешь, обдумываешь, пока оно не лишится всякой сути. Именно это он всегда и проделывал — в том числе и с теми, с кем спал и кого рожал. Истина жизни, однако, в том, что ничто не кончается, пока ты не издох, и даже после смерти ты оставляешь целый ворох нерешенных проблем и невысказанных слов. Похоже, гнусные авторские привычки в нем сохранились, хотя он уже сто лет не пишет песен, — возможно, пора от них отделаться окончательно?

— Да-а… — протянул Малкольм и замолчал. Молчание затянулось, но Энни не собиралась его прерывать, опасаясь расхохотаться. Она озвучила свои четверть часа, говорила быстро, четко, без остановок, без неприличных слов (Факера она упоминала, к примеру, лишь как Фальш-Такера), и теперь настал черед Малкольма.

— Его диски еще продаются? — разродился он наконец.

— Я же объяснила, Малкольм. Последний появился не так давно. Из-за него мы с ним и встретились.

— Да-да, конечно-конечно. Может, мне стоит его купить?

— Нет, Малкольм, это я тоже объясняла. Это далеко не лучший его диск. Да и вообще — не понимаю, чем нам поможет прослушивание диска Такера.

— Вы удивитесь, насколько поможет.

— Надо полагать, у вас подобное уже случалось в практике?

Малкольм явно обиделся, и Энни стало его жалко. Ни к чему вредничать. Она ему даже сочувствовала. Ее пятнадцатиминутное словоизвержение стоило всех предыдущих встреч за время их взаимоотношений. Неделю за неделей она приходила в этот кабинет и жаловалась, что Дункан забыл купить молоко, хотя его недвусмысленно просили это сделать, и они с Малкольмом ковырялись в угольках ее души, разыскивая крохотные искорки угасшего чувства. В это утро она поведала Малкольму об отшельниках и сердечных приступах, о рухнувших браках и случайных связях, о своей хитроумной попытке забеременеть. И теперь Малкольм, похоже, готов лопнуть от обилия материала, хотя пытается сделать вид, что вовсе не удивлен.

— Можно еще пару вопросов? Лишь для уточнения, чтобы избежать возможных недоразумений.

— Конечно.

— Что, по мнению этого мужчины, вы делали в ванной?

— Вводила контрацептив.

Малкольм сделал пометку, которую Энни со своего места угадала как «ВВОДИЛА КОНТР.», и энергично подчеркнул ее.

— Так. А… когда закончился его последний роман?

— Несколько недель назад.

— И та женщина — мать его младшего ребенка.

— Да.

— Ее имя вы знаете?

— Вам это необходимо?

— Может быть, вам неприятно произносить ее имя?

— Да нет. Кэт.

— Это сокращение?

— Малкольм!

— Извините. Вы правы. Здесь слишком много чего кроется. Я пытаюсь найти отправную точку. С чего бы вы хотели начать? Как вы себя чувствуете?

— Как будто опустошенной. И немножко под хмельком. А вы?

Конечно, ей не следовало задавать ему такой вопрос, но она понимала, что Малкольм много пережил за последние двадцать минут.

— Озабоченным.

— На самом деле?

— Как вы понимаете, я не должен строить из себя арбитра. Так что лучше вычеркните мое последнее замечание. Вычеркните озабоченность.

— Почему?

— Потому что я собираюсь задать вам вопрос и не хочу, чтобы вы восприняли его как пристрастный.

— Все, моя память чиста.

— Я озабочен вашей ролью в разрыве его отношений с той женщиной. И вашей готовностью родить и воспитать ребенка без отца.

— Малкольм, вы только что попросили вычеркнуть вашу озабоченность.

— А, ну да… Все равно. Каковы ваши соображения насчет этого?

— Малкольм, это безнадежно.

— Что я еще не так сказал?

— Моральная сторона меня совершенно не беспокоит.

— Это я вижу.

— Тогда давайте поговорим о том, что меня беспокоит.

— Что ж, я готов. Итак, что вас беспокоит?

— Я хочу все бросить и переехать в Америку. Завтра. Продать дом и улететь. Насовсем.

— Он вас приглашал?

— Нет.

— Тогда лучше нам поговорить о том, как мужественно пережить неудачу. Извлечь лучшее из худшего.

— Лучшее из худшего?

— Можете считать меня лохом, или как там у вас, у молодежи, это называется, но я не вижу доброй перспективы для ваших планов. Вы несчастны, вы можете стать матерью-одиночкой, а теперь… а теперь вообще отрываетесь от земли. Вы витаете в облаках.

— Вы уверены?

— Именно в облаках. Америка. Для американцев это твердая почва под ногами. Для вас — фикция, туман, дым.

— Почему?

— Потому что вы живете здесь.

— И с вашей точки зрения, у меня нет никаких возможностей изменить жизнь?

— Конечно, есть такие возможности. И мы с вами их непременно изыщем.

— Неужели?

— И потом, подумайте о тенденциях рынка недвижимости. Не знаю, сколько вы заплатили за свой дом, но теперь вы того уже не выручите. Что с недвижимостью творится, и по продаже, и по аренде! У меня знакомая сдает дом уже сколько лет, обычно без всяких проблем, а сейчас… На следующее лето…