Голая королева

Он подлил коньяку детективу, налил себе и отхлебнул глоточек. Кис опрокинул свою рюмку целиком.

— Коньяк имеет смысл пить маленькими глотками… — произнес Алекс. — Это не водка.

Кис удивленно вскинул глаза. Причем тут коньяк? У него жена пропала, а он — про маленькие глотки толкует!

— Учту, — буркнул он.

— Просто иначе вы не сможете почувствовать вкус коньяка, — приятно улыбнулся Алекс. — Водка не имеет вкуса, и ее глотают залпом, потому что в водке ценят, в первую очередь, эффект. А в коньяке, наоборот, — вкус… — И он снова дружески улыбнулся.

— То есть, вы меня вовсе не хорошим манерам учите, — с вызовом произнес Кис, — а просто обо мне заботитесь, даете дельный совет? Так надо понимать?

— Разумеется, — удивился Алекс. — Как бы я мог себе позволить вас учить?

Та-а-ак, — сказал себе Кис, — Спокойно. Вдохнули — выдохнули. В конце концов, это твой клиент. Нравится — не нравится тебе Мурашов, а работа есть работа.

— Можно закурить? — спросил он.

— Прошу вас.

Алекс придвинул ему девственно чистую пепельницу. Кис провокаторски выпустил вонючее облако дыма от «Золотой Явы». Алекс, и бровью не поведя, прошел к окну и распахнул его. Его благопристойность была непробиваема, как бетон.

— Получали ли ваша жена какие-нибудь письма, звонки в последнее время? — сдержанно произнес Алексей.

— Нет, насколько я знаю. Только от Кати, ее подруги, кажется, недавно, неделю-две назад письмо пришло… О звонках она мне ничего не говорила.

— Какие-нибудь встречи?

— Нет, вроде бы… Она почти все время дома. Она не любит выходить.

— А почему вы решили, что вашу жену украли?

— Ну, а как же иначе? Не могла же она уйти сама? Ночью? Куда? Зачем?

— Но крадут обычно насильственно! В доме борьба не происходила.

Значит, ваша жена вышла в сад по своей воле. Хотя, как вы говорите, она дальше террасы, как правило, по ночам не ходит. Итак, она вышла в сад сама, и дошла до калитки, скорее всего, тоже сама. По крайней мере, вы не заметили в саду следов борьбы, и шума никакого вы тоже, я полагаю, не слышали?

— Не слышал…

— Иначе бы вы мне уже об этом сказали, не так ли? Значит, она вышла, судя по всему, из дома сама. Вот я вас и спрашиваю: куда?

— Не знаю, — смутился Александр.

— А вам не приходило в голову, что она могла просто уйти от вас?

Собрать вещи и уйти, вот так, не попрощавшись?

Мурашов смотрел на него растерянно. И еще, на одну секунду, в глазах его мелькнул страх.

— Вы ведь не смотрели, на месте ли ее вещи? — Кис с трудом сдерживал мстительную интонацию.

— Да нет, как же так, нет… Мне такое в голову не приходило, нет…

Она не могла! Тем более, накануне нашего юбилея! Мы послезавтра должны праздновать три года со дня нашего бракосочетания!

— Ну что ж, я хотел бы начать осмотр, — поднялся Кис, стряхнув крошку с колен и допив глоток уже остывшего кофе.

Алексея удивила невероятная опрятность спальни, которая напоминала, скорее, не место, где живут, а выставленный в магазине образец интерьера — даже если предположить наличие домработницы, порядок в этой комнате был почти маниакальным.

Постель, в которую Алина в эту ночь явно не ложилась, была покрыта кружевным покрывалом, на столиках и тумбочках лежали кружевные салфетки и повсюду стояли срезанные розы. Занавеси на окне и полог над кроватью были тоже кружевными, перехваченные шелковыми лентами. На кровати сидел огромный белый пушистый медведь с розовым бантом на шее, а из-под подушки торчал потертый носик маленькой, старой и потрепанной плюшевой собачки. На туалетном столике были аккуратно и продуманно расставлены дорогие баночки, коробочки, тюбики и флакончики. Вся эта комната определенно контрастировала с общим стилем дома Мурашовых, дорогим и по-западному сдержанным — она была одновременно старомодно-провинциальной и инфантильной. Именно так Кис мог бы себе представить комнату девочки-подростка из богатой семьи в прошлом веке. А опрятность, с которой каждая складка каждой оборки была зафиксирована на своем месте, придавала сходство с театральной декорацией, — нашел новое сравнение Алексей — в которой должен был играться сентиментальный спектакль из провинциальной жизни. «Она не захотела — или не сумела — принять вкусы своего мужа и стиль его дома» — подумал он. И, словно отвечая ему, Александр вдруг произнес:

— Знаете, когда мы поженились, Лина сказала мне, что в детстве, в мечтах о счастливой семье, ей представлялась кружевная бело-розовая комната.

Что она стала для нее чем-то вроде символа счастья. И я, хоть это и не совпадает с моими вкусами, согласился отделать нашу спальню так, как она мечтала.

Кису сразу представилось, как Алекс, смущенный, показывает эту комнату гостям, с усмешкой пожимая плечами — «у моей жены такой вот плохой вкус…» Или: «У моей жены такая причуда»… Или не показывает вообще, чтобы избежать заспинных разговоров о провинциальных вкусах своей супруги?

Он внимательно посмотрел на Мурашова, ожидая увидеть тень иронии в его лице, — и не увидел. Напротив, Алекс был совершенно серьезен. Демократ, значит. Такой вот лояльный жест — хочешь, дорогая, этот бело-розовый зефир? — пожалуйста, ноу проблем…