Голд, или Не хуже золота

Было слышно, как на мгновение все затаили дыхание, потом, когда она завершила свою речь всего лишь скандальным заявлением, оскорбительно намекающим на то, что чарлстонская родня считала социальное положение старика унизительным для себя, жизнь за столом возобновилась.

— У меня мой собственный участок на кладбище, — уже гремел голос отца Голда. — Твой мне не нужен.

— Я просто пыталась выяснить, Джулиус, где ты хочешь лежать — на своем участке или на моем.

— На моем. Он лучше.

— А места там хватит?

— Конечно хватит. Я купил для всех.

Сид обеспокоено наклонился вперед.

— Когда это было?

— Когда я приехал сюда и нашел хорошую работу. Я купил на всю семью. Я купил для мамы и для меня, — голос его ослабел, так как его уверенность заметно пошатнулась, — и для Рози… и для тебя. Это и была семья.

— Но это только четыре места, — подсчитала Ида, имевшая склонность к буквализму. — Одно заняла мама. Четыре минус один остается три.

— Этого мало, нужно докупить еще, — раздался чей-то голос, принадлежность которого Голд не смог определить, потому что ему мешала умственная агония, которую не описать словами.

— Не спорьте, — приказал его отец. — Я знаю, что я сделал, и я знаю, что я сказал. Я купил на всех, и вы все отправитесь туда, хватит там места или нет, и все. Конец. Фартиг.

— У меня собственный семейный участок, — извинился Сид.

— Мой для тебя был плох?

— У меня теперь своя семья, па.

— И мы хотим, чтобы наши дети были похоронены с нами, — добавила Гарриет со злобной решимостью. — И наши внуки тоже. Сид, ты уверен, что у нас достаточно места? Мы не думали, что у нас будет четверо детей. И может быть, нам придется оставить место для моей матери и сестры.

— Ты можешь рассчитывать на нас. У Макса большой участок.

— А у меня ничего нет. Менди лежит со своей семьей.

— Может быть, они держат место и для вас, — сказал Милт. — Если нет, я буду рад пригласить вас к себе.

— Она отправится ко мне, — прорычал старый Карамазов[112]. — Все мои дети будут лежать со мной и все мои внуки тоже. Я так хочу.

— А мы хотим, чтобы наши дети лежали с нами, — сказала леди Чаттерли[113]. — И наши внуки тоже.

— У нас может не хватить места, Гарриет, — сказал бедняга Твемлоу[114], пытаясь утихомирить обоих. — А у детей могут быть и свои планы.

— Кто знает, что на уме у детей, — сказал почтенный Канцлер казначейства[115], с тщеславием хвастливого невежи демонстрируя Эстер свое непревзойденное умение играть первую скрипку. — У вас сколько места?

Золушка пожала плечами.

— У нас есть лишнее, — сказал Ирв, и на лице его появилась доброжелательная улыбка, сразу же исчезнувшая, когда маленькая Клитемнестра[116] метнула на него злобный взгляд, смысл которого был очевиден: не хочет она, чтобы всякие там недипломированные типы, вроде Виктора или Макса, покоились в мире рядом с ней. — Впрочем, нет. Я забыл о брате. Теперь, когда он развелся, нам, вероятно, придется потесниться.

— Имущество перешло к жене?

— Его можно положить к нам.

— Нет, нельзя, мистер Умная Голова, — сказала Мьюриел, а ее дочка прыснула в ладошку, слыша такое грубое унижение своего отца. — Сначала думай о своих детях, а потом уже о посторонних людях. И участок этот даже не нам принадлежит. Он записан на имя твоего брата. Все записано на его имя, ведь так? Даже большая часть предприятия? — темная волна смущения захлестнула румяное лицо Виктора, отчего оно стало багровым.

— У вас сколько мест? — второй раз спросил Куилп[117] у Голда и повернулся к Максу.

У Голда не было ничего.

— Мне, может, скоро понадобится место для матери, — вежливо вставила Софрония[118], почти не проронившая за весь вечер ни слова, и начала приобретать жуткое сходство с Белл. — Я помню, рядом с отцом есть место, но я забыла, куда мы его положили.

— Нам нужно докупить еще! — раздался чей-то пронзительный вопль.

— Покупать сейчас — просто безумие.

— Недвижимость всегда возрастает в цене.

— Сейчас неподходящее время.

— Мы можем пропустить участок через бухгалтерию как основные фонды против говядины и телятины, — сказал пришедший в себя Виктор и смешно хихикнул. — Одно спишем, другое оприходуем.

— Разумнее все же покупать, — настаивали Джарндис и Джарндис[119], и вот в это мгновение или чуть раньше Голду пришла в голову очевидная мысль о том, что между «невероятным» и «немыслимым» существует тонкое различие, на которое он прежде не обращал внимания. «Невероятное» это то, что кажется всего лишь неожиданным или то, что трудно предвидеть. «Немыслимое» же означает нечто, во что ни при каких обстоятельствах, даже при самом богатом воображении или фантазии, невозможно поверить. Это было немыслимым!