— Вот как мы ее назовем: «Мы не общество,
— Ты попал туда, — напомнил ему Голд, потеряв всякий контроль над собой; ярость, спрятанная за внешне спокойным тоном, который он всеми силами старался сохранить, наконец, прорвалась наружу, — потому что поддерживал войну во Вьетнаме вместе с другими грязными суками, которые погрязли в коррупции и потому не желали сказать Джонсону и Никсону, что они говнюки. Если бы с моим сыном что-нибудь случилось на этой войне, я бы тебе голову сейчас оторвал. Ты, трусливый лицемер, что-то я не заметил, чтобы ты тогда рвался на призывной пункт. А уж твои дети, заодно с моими, получили бы отсрочку, если бы в то время подошел их возраст, ведь так? Это наводит меня на неплохую мысль для еще одной статьи.
— Покажи ее мне первому. — Либерман поднялся, и его манеры приобрели некоторую вкрадчивость. — Уж это ты просто обязан сделать.
— Тебе она будет ни к чему, — поддразнил его Голд, скривив губы. — Она называется «Мой обед в Белом Доме», воспоминания Кузнечика и Софи Либерман.
— Как они рассказали об этом Брюсу Голду, — сказал Либерман с почти нескрываемой ненавистью, — который там никогда не обедал.
— Но не оставляет надежду. Счастливо оставаться, хер моржовый.
— Счастливо, Брюс. — Еще мгновение они стояли неподвижно, глядя друг на друга; вероятно, нигде больше на земле не было столь удивительно несхожих старых друзей, которые вовсе не любили друг друга и которые почти по любому вопросу имели столь различные точки зрения, что готовы были горло друг другу перегрызть. — Ты поломай голову над тем, как еще улучшить название, а я тем временем перепишу текст. Может, нам стоит подумать о соавторстве.
— Если ты, гад, изменишь еще хоть одно слово, — предупредил его Голд, — я заберу статью и отдам ее в другой журнал.
— БРЮС, это замечательно, — кричал Ральф из Вашингтона по горячей линии Голду, который слушал его в своей квартире в Нью-Йорке; перед звонком Ральфа Голд, предвосхищая грядущий день, который положит конец всем проволочкам и станет днем его побега в другой дом, тайком просматривал семейные банковские книжки и другие документы на право собственности. — Здесь все согласны.
— Правда? — переспросил Голд, у которого сразу же поднялось настроение.
— Даже президент. Президент просил меня сказать тебе, что он от тебя без ума. Он спрашивает, не хочешь ли ты работать спичрайтером.
— Нет, — ответил Голд.
— Я ему так и сказал. Ты слишком важен сам по себе. И ты будешь для нас более ценен в качестве независимого голоса под нашим контролем.
— Это значило бы поступиться моим моральным авторитетом, — добавил Голд, и мороз пробежал у него по коже.
— Я подчеркну этот момент. Ему так нравится твоя статья, Брюс, что он не хочет, чтобы ты ее печатал.
— Не хочет?
— Он хочет представлять ее по частям как свою собственную, — сказал Ральф, — в речах, на пресс-конференциях и в следующем докладе Конгрессу о положении в стране. Он в восторге от твоих острых словечек, Брюс. Тебя вторично повысили.
— До кого?
— Мы окончательно решим это к твоему следующему прилету, если только у нас будет время. Особенно ему нравится эта его бесплодная соль земли. У тебя потрясающий талант. Как тебе удалось прийти к этому образу? От этого чердак дымится.
— Не его соль, а
— Может быть, он захочет внести в туда изменения, Брюс, — предупредил Ральф.
— Туда уже внесены изменения, — проинформировал его Голд. — Эта фраза выброшена из статьи. Вырезана.
— Кем?
— Либерманом, — сказал Голд. — Ему не нравится соль. Он хочет ее выкинуть.
— Соль?
— Он меняет ее на связующее звено. На связующее звено для…
— Связующее звено? — обиженно и удивленно прокричал Ральф. — Что это еще за выражение такое — связующее звено? Он с ума сошел, Брюс. Не позволяй ему погубить статью.
— Он решил, что соль — это слишком сложно.
— Он сам не понимает, что делает, — сказал Ральф. — Связующее звено не годится. Он не соль нашей земли.
— Хочешь поговорить с ним об этом?
— Я с Либерманом ни о чем не буду говорить, — сказал Ральф. — Но пока я здесь, обедать в Белом Доме он больше не будет. Вместо него у нас будешь ты. И тогда мы сможем получить соль, верно? Ты ведь все равно не будешь ею пользоваться.
И тут присущее Голду тактическое чутье заставило его подать голос.