Голд, или Не хуже золота

— Нет, — сказала Джоанни после секундного колебания. — Она коротышка.

— Ну и что в этом плохого?

— Я не сказала, что это плохо. Есть женщины высокие и стройные, как я, а есть низенькие и…

— Но ведь не ее вина, что она коротышка, — брюзгливо сказал Голд. — Мы такими рождаемся. Ведь не виноват же я, что родился низеньким, правда?

— Ты не низенький, — встала на его защиту Джоанни. — Ты среднего роста.

— Среднего роста мало.

— А что тебе нагадало твое печенье?

Нытье Голда было вызовом судьбе.

— У всех остальных были нормальные предсказания. Обычно я даже не прикасаюсь к этому печенью. Они меня заставили. — Он нарисовал для Джоанни эту сценку: только после совместных настойчивых уговоров, разломал он выбранное им печенье-гаданье и извлек оттуда стоическое послание: ТЫ ПОВРЕДИШЬ НОГУ. — И им всем показалось, что это очень смешно.

— Что там было написано?

— «Ты повредишь ногу». А потом они стали передавать бумажку из рук в руки и снова смеялись надо мной. Джоанни, что там у тебя? Что это за шум? Черт возьми… что это ты делаешь?

— Смеюсь, — сказала она. — Не могу удержаться. Мне это тоже кажется смешным.

В БИЗНЕС-КЛУБЕ Ассоциации молодых христиан между гардеробом и лестницей, ведущей на беговую дорожку двумя этажами выше, располагалась гостиная с телевизорами, спальня, душевые, массажные столы, парная, сауна и небольшой зал с гимнастическими снарядами, который обычно пустовал, когда туда днем заглядывал Голд, чтобы разогреться и втайне от всех потренироваться в поднятии тяжестей. На деревянной скамеечке виднелись знакомая фигура Зака, мозольного оператора, члена клуба, его лысая голова клонилась чуть ли не к самым коленям, отчего он становился похожим на человека, молящего Господа о невозможном. Он пробормотал какое-то унылое приветствие, которое Голд не пожелал услышать; Голд обошел его, направляясь к своему шкафчику в самом конце ряда. В АМХ Голд обычно был необщителен, всем своим видом демонстрируя, что он интроверт и холерик. Когда Голд, одетый в спортивный костюм, направлялся назад, Зак с той же похоронной интонацией повторил свое обрядовое заклинание. Голд пробормотал «Привет» и пошел дальше. Когда Голд шагал по ковровой дорожке коридора к лестнице, из спальни появилась высокая неуклюжая голая фигура в простыне, накинутой на бесформенное плечо, на лице сияла бессознательная улыбка; вдруг фигура разразилась смехом.

Голд остановился с рассерженным видом.

— Ты что здесь делаешь?

— Я член, — сказал Крап Уэйнрок, не переставая давиться от смеха и с сонной веселостью поглядывая сверху вниз на Голда, что мгновенно поставило Голда в невыгодное положение. — А ты?

— Я уже Бог знает сколько лет членствую, — высокомерно установил свое первенство Голд. — А ты здесь зачем?

— Я здесь сплю, — сказал Крап. — Мерш сказал, что мне пора ради здоровья начать ходить в гимнастический клуб. Вот я раза два в неделю и прихожу сюда вздремнуть. В сауне я читаю Варайати и журналы мод, а иногда ложусь на массажный столик. Мерш был прав. С тех пор как я начал сюда ходить, я себя чувствую гораздо лучше. А ты здесь зачем?

Голд слушал, словно во сне. — Я бегаю трусцой.

— Ты? Вот это да. Как поживаешь?

— Отлично, — сказал Голд. — А тебе что за дело?

— Знаю я, за что ты на меня зуб точишь, — беззлобно сказал Уэйнрок. — Я тебе должен тысячу триста долларов.

— Я на тебя зуба не точу. Я о тебе вообще не думаю.

В ответ на это унижение Уэйнрок засиял еще более мерзко, наслаждаясь шпильками Голда. — Я тебе могу сейчас вернуть. Позвони мне в офис, я тебя свожу позавтракать. Как твой старик?

— А тебе что за дело?

— Жив еще? Моя мать как раз спрашивала о нем на прошлой неделе.

— Он в полном порядке, — ответил Брюс. — Как твой?

— Мой умер, Брюс. Я думал, ты знаешь.

— Ты мне должен всего тысячу сто, — сказал Голд извиняющимся тоном. — В прошлый раз, когда ты просил, я тебе не мог столько дать.

— Я забыл. — Уэйнрок потер свои сонные глаза. — Эти старики, нет с ними сладу, да? Я от моей чертовой матушки до сих пор тычки получаю. Она ни слова не знала по-английски, но когда мне было одиннадцать, выучилась звать меня Крап, потому что я работал у твоего отца. Сейчас-то она молодцом. — Как это несправедливо, уже не в первый раз подумал Голд, все родители, кроме его отца, к старости стали более покладистыми и податливыми. — Как твой братец Сид?

— Отлично, — сказал Голд.

— А твои сестры Роза и Эстер?

— В полном порядке. А тебе-то какая разница?

— Меня это интересует. А Ида с Мьюриел и Китти с Бетси?

— Нет у меня никаких Китти и Бетси.

— Я забыл.

— Что это ты смеешься, мудила? — пожелал узнать Голд. — Что тут такого смешного?

— Фиши Сигел сказал, ты будешь работать в Вашингтоне на президента. Об этом писали в газетах.

— Фиши Сигел не читает газет.

— Зато его брат Шейки читает. Ты все еще женат на этой коротышке, как ее зовут?

— Да, — с вызовом ответил Голд. — А ты все еще женат на этой тощей жирафе с большими зубами?

— Нет-нет, — сказал Крап Уэйнрок. — Я от нее избавился.

Голд опять почувствовал, что его обошли, и сказал:

— Отдавай мне мои деньги, ты, херосос.

— Это что, так профессора разговаривают?