Голем 100

— Спаси Боже, Лейц-доктор. Очень себя нудил. Нуждал. Нуждался, так? — Он улыбнулся Гретхен и Шиме. — Итак. Алханд-сарангдхариндъдни оказался не

таким уж непробиваемым, как думал Салем Жгун, вер­но? При въезде в страну иностранец должен полностью сообщить свое имя. — Он вернул стакан Лейцу. — Мно- хо лагодарен возлюбленный Господин Шива все нако­нец закончено.

Гретхен стиснула руки.

— Так Голем ушел, субадар?

Индъдни сделал усилие, стараясь говорить внятно:

— Шка... скорее, скажем, потух.

— Но он сгнил, грязная тварь?

— Трудно сказать с уверенностью. Поразительное создание не оставило corpus vile[94].

Шима все еще не был удовлетворен.

— Почему вы не уверены, Индъдни?

— Алханд-сарангдхариндъдни полным именем весьма неловко ощущает если ученую научность с экс­пертом обсудить, Шима-доктор, но...

— Да? Но? Ну не тяните же!

— Мне показалось, что оно... Удалилось? Исчезло? Растворилось в Черной Дыре.

— Черт побери! — воскликнул Шима. — В Черной Дыре? В антимир?

— Если позволите, — Лейц прислонился спиной к аквариуму, в котором сотня неоновых рыбок образовала нимб вокруг его головы. — Проход сквозь Черную Дыру в антимир — это все еще теоретическая гипотеза. Ника­ких надежных фактов нет, есть лишь предположения о сжимающихся звездах. — Гигант возвел глаза к потол­ку, где парило чучело рыбы-черта, руля крыльями- плавниками в никуда. — Некоторые утверждают, что грандиозный взрыв в Сибири в 1908 году был вызван не падением метеорита, а блуждающей Черной Ды­рой.

— Так я ощутил нашим восприятием, Лейц-доктор.

Гретхен набросилась коршуном:

— Наше восприятие, субадар? А когда вы говорили из батисферы, то сказали «Мы идем»».

— Да, так, госпожа Нунн. «Мы». «Наши». Собст­венные чувства едва не отбыли целиком вслед за Голе- мом.

— Но этого не случилось?

— Едва лишь. Затем я устранился.

Шима присвистнул.

— Опишите это, Индъдни. Как это было?

Индъдни прикрыл глаза, но прежде, чем он смог

заговорить, Лейц задумчиво начал перечисление:

— Хаос? Дезориентация? Это очевидно по тому, как вы сейчас себя ведете, субадар. Время потекло на­зад? Пространство вывернулось наизнанку? Полное об­ращение? Перевернутое сердце и дыхательная систе­ма? Перевернутое тело — слева направо и справа нале­во? Все изменилось на свою противоположность?

Индъдни мог только кивать в ответ. Потом он про­шептал:

— А еще мне явились оборотки.

— Что явилось?

— Мое противо-я.

Все остолбенели от изумления. Шима выпалил:

— Иисусе сладчайший! Зеркальное отражение?

— Хуже. Негативный отпечаток. Обескураживаю­щий поворот. — Индъдни еще раз попытался со­браться. — Черное вместо белого, а белое вместо черно­го, как сказал Лейц-доктор. Меня взрастили и воспита­ли в традициях индийской культуры. В службе порядка меня обучили сдержанности и строгой самодисципли­не. Другое «я» было отрицанием, отверганием моего привычного образа жизни. Оно было... Как скажу? Бы­ло... я могу только прибегнуть описательно к словам госпожи Нунн о глубоко зарытом Ид...

— Кровавый, — прошептала Гретхен, — лживый, злой, сластолюбивый...

Индъдни жестом выразил ей благодарность и про­должал:

— Тогда в простительной панике позитив Индъдни отправился... используя одно из ваших, Шима-доктор, излюбленных определений... к чертовой бабушке от­туда.

— Х-хосподи!!! — выдохнул Шима. — Упустить та­кой шанс! Я был бы вынужден отправиться следом, пой­мать это и заставить его говорить.

— Ну, разумеется, на перевернутой тарабарщине, — внезапно рассмеялась Гретхен. Смех ее перешел в исте­рический хохот облегчения.

— Эта возможность была мною радостно и благо­дарно упущена, Шима-доктор, — сказал Индъдни, не обращая внимания на повизгивания Гретхен, набирав­шие мощь. — Что до меня, то в сравнении с тем перевер­нутым противомиром наша безумная Гиль представля­ется вполне разумной.

— Да не разумной, а радостной! — веселилась Грет­хен, — Радость! Вот ключевое слово! Радость! — Она наградила поцелуем аквариум с муреной. — Поцелуем­ся, губошлеп. Голем мертв, почил, удалился к себе в супротивность... — Она с хохотом порхала от аквариума к аквариуму, одаривая их поцелуями. — У нас праздник! Нет больше Голема. Нет больше этих ужасов. Меня выпустили из тюрьмы, слышите, ваши рыбочества? Нет больше Гиль-ареста. Не будет больше камеры с обиты­ми стенами. Слушайте! Слушайте! О вы, лини и лососи! Омулии и осетрии! Камбалы и крабы!

— Эй, Гретхен! — попытался остановить ее Шима. — Легче, детка!

— Что с тобой? — вопросила Гретхен. — Не рад? А я рада. Все кончилось. Флотский порядок — судно на мели, матросы в стельку. Я свободна. Пошли ко мне, все пошли. Мы присоединимся к рехнувшимся дамочкам, если они еще там. Нужно отметить. Нажремся, упьемся в доску и будем горланить песни. Пошли! Ать-два, в ногу!

Она ринулась прочь из кабинета. Трое мужчин уст­ремились за ней — в ней было что-то, что заставляло идти следом.

* * *

Каменная кладка бывшей опоры моста, а ныне слу­жившая укреплением Оазиса, была разнесена вдребез­ги. Все было настежь, охрана исчезла, а бреши были