Голем

Мои собственные переживания в связи со всем этим за время моего сидения в тюрьме приобрели бледные очертания давно рассеянного сна, и я видел в них лишь бескровный и безжизненный символ. Я вычеркнул их из книги моих воспоминаний.

Слова Ляпондера, по временам так ярко оживавшие во мне, точно он сидел против меня, как тогда, в камере, укрепляли меня в мысли, что все, казавшееся мне реальной действительностью, было исключительно внутреннимвидением .

Разве не все, чем я обладал, исчезло и развеялось? Книга «Ibbur», фантастическая колода карт, Ангелина и даже мои друзья Цвак, Фрисландер и Прокоп! . . .

Был канун Рождества, и я принес к себе в комнату маленькое деревцо с красными свечками. Мне хотелось еще раз быть молодым, видеть вокруг себя блеск свечей, ощущать аромат еловых веток и горящего воска.

Еще раньше, чем наступит новый год, я буду уже, вероятно, в дороге, буду искать Гиллеля и Мириам по городам и селам или куда тайна на повлечет меня.

Постепенно я подавил в себе всякое нетерпение, всякое ожидание, всякую тревогу о том, что Мириам убита, и я знал сердцем, что найду их обоих.

Во мне жила неизменная счастливая улыбка, и когда я касался чего-нибудь руками, мне казалось, что от меня исходит целебная сила. Я был целиком преисполнен удовлетворенности человека, который после долгого странствия возвращается домой и видит уже издали, как золотятся башни родного города.

Я еще раз заходил в то же маленькое кафе, чтобы пригласить Яромира к себе на Рождество. Там мне сказали, что он с тех пор не являлся больше, и я хотел уже было, огорченный, уйти, но тут зашел какой-то уличный торговец и стал предлагать разные мелкие и дешевые старинные вещицы.

Я стал перебирать в его ящике разные брелоки, маленькие крестики, булавки, и вдруг мне попало под руку сердечко из красного камня на помятой шелковой ленточке , и я с изумлением узнал в нем то самое, которое подарила мне на память Ангелина, когда была еще маленькой девочкой, у фонтана, в из замке.

И сразу встала передо мной моя юность, как будто бы я заглянул в стекла панорамы на детскую раскрашенную картинку…

Долго, долго стоял я, потрясенный, и смотрел на маленькое сердечко у меня в руке.

Я сидел у себя в мансарде и слушал, как еловые иголки потрескивали: 23 маленькие веточки то и дело загорались от восковых свечек.

«Может быть, как раз в эту минуту старый Цвак играет где-нибудь свой кукольный сочельник»,– рисовал я в воображении,– «и таинственным голосом декламирует строфы своего любимого поэта Оскара Винера:

А где сердечко из коралла, Оно на ленточке висело О ты, о сердце мне отдай!

Я верен был, его любил, Я прослужил семь долгих лет За то сердечко, что любил».

Как-то странно торжественно стало вдруг у меня на душе.

Свечи догорали. Только одна единственная свеча продолжала еще мерцать. Дым стоял в комнате.

Словно меня коснулась чья-то рука, я вдруг обернулся и:

На пороге стояло мое подобие. Мой двойник. В белом облачении. С короной на голове. Одно мгновение.

Затем огонь охватил деревянную дверь, и ворвались клубы горячего удушливого дыма.

Пожар! Горит! Горит!

Я стремительно раскрываю окно. Карабкаюсь на крышу.

Издали доносится пронзительный треск, и звон пожарного обоза.

Блестящие каски и отрывистая команда.

Затем призрачное, ритмическое пыхтение насосов, точно демоны воды готовятся к прыжку на своего смертельного врага: на огонь.

Стекла звенят, и красные языки рвутся из всех окон.

Бросают матрацы, вся улица покрыта ими, люди прыгают на них, разбиваются, их уносят.

А во мне торжествует что-то диким, ликующим экстазом, сам не знаю, почему. Волосы становятся дыбом.

Я подбегаю к дымовой трубе, чтобы спастись, потому что пламя охватывает меня.

Вокруг трубы намотан канат трубочиста .

Я развертываю его, обвязываю им кисть и ногу, как делал это когда-то во время гимнастики ребенком, и спокойно спускаюсь вдоль передней стены дома.

Передо мной окно. Я заглядываю в него.

Там все ослепительно освещено.

И вот я вижу… я вижу… все тело мое обращается в один торжествующий крик:

« Гиллель! Мириам! Гиллель! ».

Хочу спрыгнуть на решетку.

Хватаюсь за прутья. Выпускаю канат из рук.

Я падаю.

Сознание гаснет во мне.

Летя, я хватаюсь за подоконник, но соскальзываю. Не за что удержаться.

Камень гладкий.

Гладкий, как кусок сала.

–

XX. Заключение

»…как кусок сала!».

Это камень, который похож на кусок сала. Эти слова еще громко звучат у меня в ушах. Затем я приподнимаюсь и стараюсь сообразить, где я.

Я лежу в постели, я живу в гостинице.

И зовут меня вовсе не Пернат.

Не снилось ли мне все это?

Ну! Такие вещи не снятся.

Смотрю на часы: я еще не спал и часу. Половина третьего.