Голем

— Скажите, Мириам, вы никогда не слышали о том, что Вассертрум держит в своей лавке восковую куклу? Не помню, кто мне про это рассказал — может, мне все приснилось…

— Нет-нет, все правильно, господин Пернат: восковая кукла в натуральную величину стоит у него в углу, где он спит на соломенном тюфяке среди невообразимого хлама. Он приобрел ее давным-давно у владельца балагана, говорят, только потому, что она была похожа на девушку-христианку, якобы бывшую когда-то его любимой.

«Мать Хароузека!» — тут же догадался я.

— Вы не знаете, Мириам, как ее звали?

Она покачала головой:

— Если вам интересно, может быть, мне узнать?

— О Господи, конечно, нет, Мириам; мне совершенно все равно, как ее звали. — По ее сверкнувшим глазам я заметил, что она увлеклась рассказом. Я решил, что ей нельзя снова волноваться. — Что меня интересует больше всего, так это тема, о которой вы упомянули мимоходом. Я имею в виду «теплый ветер». Ваш отец, конечно, еще не решил, за кого вам выходить замуж?

— Мой отец? — Она весело рассмеялась. — Как вы могли подумать!

— Ну, тогда мне очень повезло.

— Как так? — простодушно спросила она.

— Тогда у меня есть еще шансы.

Это была лишь шутка, и она отнеслась к ней так же, тем не менее быстро встала и подошла к окну, чтобы я не увидел, как она покраснела.

Я несколько смягчил тон, чтобы помочь ей справиться со смущением.

— Как давний друг, прошу вас об одном. Посвятите меня в свою тайну, если это когда-нибудь произойдет. Или вы вообще не собираетесь выходить замуж?

— Нет-нет-нет! — Она так решительно не согласилась со мной, что я невольно улыбнулся. — Когда-нибудь я, конечно, выйду замуж.

— Само собой разумеется!

Она разволновалась как девочка.

— Неужели вы хотя бы минуту не можете оставаться серьезным, господин Пернат? — Я послушно перевоплотился в наставника, и она снова села в кресло. — Так вот, если я говорю, что мне придется когда-нибудь выйти замуж, то я имею в виду, что, хотя мне не приходилось задумываться до сих пор ни о чем, одно мне ясно — раз я женщина, мне нельзя оставаться бездетной.

В первый раз я увидел в Мириам черты женственности.

— Мне нужно представить в своих мечтах, — еле слышно продолжала она, — что брак — конечная цель, если два существа сливаются в одно, в то, что… Вы никогда не слышали о древнеегипетском культе Озириса? Сливаются в одно, что можно обозначить как символ гермафродита.

Я стал весь внимание:

— Гермафродита?

— Я имею в виду мистическое слияние мужского и женского начала человечества в полубожестве. Как конечная цель! Нет! Не как конечная цель, а как начало нового пути, вечного пути, не имеющего конца.

— И вы надеетесь, — поразился я, — когда-нибудь найти то, что ищете? А не может получиться так, что это существо обитает в другой стране, а может, и вообще не на земле?

— Об этом я ничего не знаю, — сказала она без обиняков. — Я могу только ждать. Если он отделен от меня пространством и временем — во что я не верю, иначе зачем я тогда была бы связана с гетто? — или пропастью взаимного неведения и я не найду его, значит, жизнь моя прошла бесцельно и была бессмысленной игрой бездарных демонов. Но, пожалуйста, прошу вас, не будем больше говорить об этом, — умоляюще произнесла она. — У изреченной мысли уже появляется неприятный привкус пошлости. И я не хотела бы…

Она внезапно смолкла.

— Что не хотели бы, Мириам?

Она подняла руку, торопливо поднялась и сказала:

— К вам пришли, господин Пернат.

У входа зашелестело шелковое платье.

Требовательный стук в дверь. И вот –

Ангелина!

Мириам собралась уходить, я удержал ее:

— Позвольте представить — дочь моего дорогого друга — графиня…

— Подъехать даже нельзя. Перерыли все мостовые. Вы когда-нибудь переедете в более или менее сносное жилье, мастер Пернат? На улице снег растаял, в небе такое ликование, что душа поет. А вы торчите здесь в своем болоте, как старая жаба… Кстати, знаете, вчера я была у своего ювелира, и он сказал, что вы величайший художник, тончайший резчик камей, какие только существуют сегодня, если не самый великий из всех, кто когда-либо жил! — Речь Ангелины обрушилась на меня неудержимым потоком, я был зачарован ею. Я видел ее лучистые голубые глаза, маленькие ножки в узких лакированных сапожках, видел своевольное сияющее лицо над грудой меха и розовые мочки ушей.

Она едва передохнула.

— На углу мой экипаж. Я уж боялась, что вас может не оказаться дома. Надеюсь, еще не обедали? Мы поедем сначала… Да, куда же мы сначала поедем? Сначала мы поедем — подождите! Вот! Может быть, в парк или, короче говоря, куда-нибудь на лоно природы, где так вольно дышится на воздухе среди почек и таинственных побегов. Идемте, идемте, возьмите вашу шляпу, а потом мы перекусим у меня, а затем поболтаем до вечера. Возьмите же вашу шляпу! Чего вы ждете? Теплая, очень мягкая полость в экипаже — мы укутаемся ею до шеи и прижмемся друг к другу, пока не станет жарко.

Что мне оставалось ответить?!

— Только что мы с дочерью моего друга договорились о поездке…

Прежде чем я успел договорить, Мириам быстро попрощалась с Ангелиной.