Гольф с моджахедами

Колюня и отец Афанасий два дня раскапывали на пляже саперными лопатками ствол японской пушки, которую полвека засасывали зыбучие плавники. Лопатки предоставил инспектор Туафаки. Американские, складные, с винтовым фиксатором штыка, имевшем боковую насечку для рубки лиан в джунглях. Все, что «Шемьякингс младший» и преподобный Куги-Куги выкапывали за день, ночью снова затягивало песком. Не помог и джутовый канат, который они привязали к стволу. Чтобы вытянуть пушку, понадобился бы трактор, ввоз которого на остров Фунафути не предвиделся.

Нэнси занималась с Наташей. У меня сердце останавливалось, когда начинались утренние и послеполуденные инъекции в отведенном для медпункта отсеке фале, который иначе как «пыточная» мы с Колюней между собой не называли…

И в то же время, может, из-за того, что семья собралась вместе, во мне крепла странноватая надежда. Словно бы предчувствие. Возможно, и из-за того, что отчаяние имеет пределы. Восстание воли?

В надежде, что поправка Наташи состоится, я укрепился, после того как съездил за две сотни миль вместе с Уаелеси на безымянный атолл к «немцу» и вака-атуа.

Мы выбрались, едва шторм затих и перешел в ленивую зыбь. Все долгие шесть часов перехода на катере меня мутило. Но мучения стоили увиденного.

На низком островке три километра на полтора в окружении кокосовых пальм с растрепанными из-за постоянных ветров челками стояли под парусиновым навесом, едва возвышаясь над уровнем моря, пианино и звукозаписывающая аппаратура. Питание к ней подавалось от ветряного генератора. Ветряк, издававший жалкое, похожее на вопли чаек поскрипывание, отстоял от «студии» на километр, чтобы не портить запись, и соединялся с аппаратурой кабелем. Немец, седой старик с венозными ляжками, торчавшими из-под коротких, словно у «голубого», бабьего покроя шортах, импровизировал «натуральные музыкальные моменты», на которые накладывались «природные звуки» — прибоя, ветра, птиц, скрипа пальм и заклинаний вака-атуа, если на святого находило вдохновение. А когда оно на него нашло, нашло и на меня воспоминание о взводном Руме, если полностью — Румянцеве, у которого приблудная болоночка, стоило заиграть на губной гармонике, принималась подвывать… Пьесы назвались «Серенада из глубин океана», «Летний любовник», «Не говори нежное прощай», «Зов Борея», «Вчерашние слезы» и в этом духе.

Кто его знает, может, парочка влюбилась друг в друга…

Во всяком случае, бизнесом они занимались семейно.

В фале, где оба обретались, под туристским столиком размещалась коробка из-под кассет «Sony» с пачками долларовых купюр. Во вторую такую же коробку ссыпались черные жемчужины. Зеленые бумажки из одной менялись на ювелирные шарики в другой. Качество товара консультировал вака-атуа. Он же взвешивал драгоценные горошины на электронных весах японской фирмы «Танита» и выдавал деньги из расчета за карат, округляя десятые доли в собственных комиссионных интересах.

Уаелеси шепнул, что жемчужины крадены у австралийской фирмы, которая арендует соседний атолл для контрабандного выращивания эксклюзивного товара. Секрет черноты фирма, в свою очередь, выкрала у японцев, выращивающих такой жемчуг на Таити, и больше его никто не знает. У ныряльщиков-воров тоже есть свой секрет: как на глубине десяти-пятнадцати метров раскрыть раковину и заглотнуть жемчужину…

Однако не для выявления воровства инспектор жег дорогую солярку в дизеле полицейского катера. Жалобу австралийцы не подавали. Инспектор навещал музыкальный островок на предмет налогового обложения немца перед его отлетом из Фунафути. Согласно островному обычаю, вака-атуа не облагался вовсе, тем более что святой относился к влиятельной конгрегации христиан-бомбистов. Существовала такая с памятной даты, получившей название «Праздник благоволения Господня». В тот день японская фугаска угодила в костел Фунафути через пять минут после того, как американский сержант, получив от службы воздушного наблюдения предупреждение о приближающихся самолетах, увел с молитвы в укрытие четыре сотни прихожан.

Мы полдня квасили яванский ром под «звуки природы, сливающиеся с музыкальными опусами», которые немец извлекал из исцарапанного песком пианино. Ксерокопию контракта с канадской компанией компакт-дисков «Норт Саунд», заказавшей музыку, жара и влажность припаяли к пластиковому столику, вынесенному на волю. Вака-атуа высыпал на контракт закуску что-то похожее на вяленых воробьев.

Единственный на острове стул занимал исполнитель, а мы, угнездившись на песке, ставили под столешницу для укрытия от солнца бутылки и стаканы. И те, и другие были в чехлах-«термосах» из колоколо. Шнапс подавался прохладным — из холодильника, подключенного к ветряку-генератору. Вяленые же воробьи от жары становились только съедобнее.

На третьей бутылке немец, отправившийся в фале за семейными фотографиями, споткнулся о коробку с жемчужинами. Проспавшись, мы ползали и выискивали их поштучно, задирая куски плетеного пола. Голова казалось такой тяжелой, что неимоверно хотелось сунуть её под очередную циновку и не вставать никогда.