— Вы приехали в вашу гостиницу из аэропорта?
— На автобусе. Единственный пассажир.
— С водителем говорили по-русски?
— Да. Он со мной по-чешски… Может, обсудим это при личном свидании?
— Я не могу покинуть рабочее место, — сказал Бервида.
— Тогда?
— Тогда завтра утром. Запишите место…
— Пишу, — откликнулся я. — Диктуйте название английским алфавитом. Так мне понятней. Хорошо?
Он начал. Получилось: «Прага Три, Жижков, у Жидовского Гржбитова».
Пришлось спросить:
— Так и пишется? У Жидовского?
Бервида хмыкнул.
— Название места. Там находится заправочная станция с дизельным топливом. Покажете бумажку таксисту, он поймет куда ехать. Завтра в одиннадцать утра. Встаньте возле кассы и вытащите пачку французских сигарет «Голуаз». Не курите, конечно. Просто достаньте её. К вам, возможно, подойдут, — сказал он.
Длинное объяснение он проговорил без малейшего акцента. Робот-Бервида изъяснялся на стерильном русском.
— Что значит — возможно?
— То и значит. Возможно, не подойдут. В этом случае забудьте номер телефона. Второй звонок бесполезен. Всего доброго, господин Шемякин.
После того как на другом конце линии положили телефонную трубку, в ней, кроме исчезновения шумового присутствия Цтибора Бервиды, ничего не изменилось. Ни щелчка, ни частых сигналов отбоя, тягучая абсолютная тишина.
Кажется, словечко «робот» запустил в мировое пользование чех по имени Карел Чапек.
Я снял плащ, обследовал туалет, втиснулся между подлокотниками узкого креслица напротив открытого балкона и аккуратно вырвал из толстоватого путеводителя «Prague. The Rough Guide», купленного ещё в Шереметьево, план города.
Бервида назначил свидание в восточной части Праги и далековато от центра. Не там, где убивали из-за угла. Судя по карте, место с названием Жидовское Гржбитово больше подходило для снайперского отстрела.
Что я знал о чешских спецслужбах?
На Алексеевских информационных курсах имени профессора А.В.Карташева тему «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознания» читал чех Йозеф Глава. В прошлом штатный психолог Чехословацкой разведывательной службы (ЧРС), он рано вышел на пенсию. И слыл слегка сумасшедшим. Во-первых, ежегодно, не пользуясь конспектом или записями, Глава слово в слово повторял то же, что прослушал предыдущий поток. Дополнительные вопросы оказывались бесполезными. Ответы складывались из кусков озвученного раньше. А во-вторых, сама трактовка предмета вызывала подлинное омерзение к окопникам тайных войн любой, абсолютно любой национальности до такой степени, что вопрос о расизме или фобиях увядал сам собой. Мэтр считал, что нации и их правительства тянет к шпионажу точно так же, как психически неуравновешенных людей — к тому, чтобы стать психиатрами, а импотентов заняться порнографией. Спецконторы трактовались как исчадия общественной шизофрении или паранойи, которые разнятся лишь внешними символами национальными или религиозными, а не приемами и сутью гнусных выходок.
Подспудные национальные страхи и мифы — шпиономания была их непременной частью — Глава называл живой накипью на элементах коллективного бессознательного. Под этими элементами подразумевалось абсолютно все, о чем только сообщала энциклопедия «Британика», от первой до последней статьи. Глава приводил примеры этой накипи, нарастающей из поколения в поколения, в отдельно взятых странах.
Относительно Чехии он излагал сюжет о своем коллеге Карле Кехере, нелегале ЧРС, первом шпионе из стран Восточного блока, внедрившемся в ЦРУ США.
Самое забавное, говорил Глава, заключалось в том, что Карл успешно прошел тестирование на изощренном «детекторе лжи» ФБР. Пересилив внутреннюю мизантропию, Йозеф, гордый за соотечественника и коллегу, специально занимался исследованием этого психологического феномена. Но потом выяснилось, что ответы Карла Кехера нерадивый оператор «полиграфа» в ЦРУ просто перепутал с ответами другого человека.
Чеху везло. В сущности, за него работала жена. Пани Кехерова обеспечивала передачу секретных материалов в Прагу и делала это так ловко, что после ареста мужа в 1984 году ему, в силу формальностей, не смогли предъявить обвинение в суде США. В 1986 году парочку обменяли на советского диссидента Анатолия Щаранского, сдав агентам ЧРС на берлинском мосту Глинике. Усы и пальто с меховым воротником делали Кехера в тот момент похожим на мудрого и ловкого лиса. Пани Кехерова пересекала границу между зонами, будто шествовала, стильно вихляясь, по подиуму высокой моды в парижском «Атенеуме» — в норковой шубе и высокой белой шляпе. Белокурая и привлекательная, с огромными голубыми глазами, стройная и гибкая, она вообще походила на модель.