Гольф с моджахедами

— Цтибор убит, — сказал я. — Свалился в канал. Никто и ухом не повел. Удивительно тихий город.

— Да, всем нравится… Возьмите мое оружие, спрячьте под плащ и осторожно, медленно двигайтесь назад, уходите с моста. По лесенке после святого Николая, напротив фонаря и мадонны, сойдите к воде. Там вязко, но терпимо. Утки плавают… Встаньте в тень. Я посигналю дважды по две вспышки фонариком. Тогда выходите.

Про Цтибора ни слова. Увидел исход нападения с того берега?

— Полиция? — спросил я.

— Вы сами сказали про тихий город. Делайте как прошу… Умеете обращаться со штуковиной?

Он снабдил меня «машинен-пистоле Хеклер-Кох 5К», или просто МП-5K, двухкилограммовой железкой, будто вросшей рукоятью в разбитую о булыжник ладонь. Такую и прятать не хотелось. Дизайн, которым гордился бы стилист Лучано.

— Раньше не могли выдать? — буркнул я.

— Не переживайте, с вас только кровь слили…

— Что значит, кровь слили?

— Не хотели убивать. То, что натекло из вашей раны, осталось на мосту против мельницы… Сложится версия, что вы с Цтибором затеяли между собой перестрелку. Он вас ранил, а вы его убили. Больше некому. Подтвердит анализ крови, — сказал Праус из-за плеча, уже на ходу.

И, разбрасывая негнущиеся ноги, ударился в бега по Карловому мосту в обратном направлении, к Староместской мостовой башне.

До указанного Праусом бережка я добрался благополучно, если не считать падения в промерзшую грязь с узкой скользкой лестницы. Последняя ступень оказалась слишком высокой: здоровая нога уходила и уходила вниз, не встречая опоры, а раненую я не мог согнуть и кувырнулся вниз. Шляпа пропала ещё при побоище. Вонючий ил, в который я сунулся головой, подсыхая, превращался в коросту. Под ней нестерпимо зудело. Кровь из-под тампона тоже сочилась. Не хватало ещё заражения крови для полноты картины.

Что делать, если Камерон меня бросит?

Отмоюсь в февральской Влтаве, подумал я и приметил, что стою на берегу какой-то протоки, скорее всего, по-прежнему неподалеку от злополучной мельницы, а Влтава у меня за спиной.

Две двойные вспышки мигнули шагах в пятидесяти от меня, а показалось, что до этого места я прошел пол-Праги. Дальше меня практически тащил, подхватив под мышки, Праус, которому я помогал, опираясь на его щегольскую палку левой рукой. Правой я идиотски выставлял «Хеклер-Кох». Сумку навьючил на Камерона.

Протока, на которой меня подстрелили, называлась Чертовка. Я вычитал на плашке. Мы ковыляли вдоль нее, словно остатки разбитой армии.

«Ауди» Прауса стоял возле церкви святого Микулаша. Королевский замок на горе светился огнями.

По дороге мы ни словом не обмолвились о Цтиборе Бервиде. В моей голове вяло ворочались обрывки мыслей о «сливе» моей крови, о «Фиате» «джинсового ковбоя», некстати, скажем так, попавшегося на глаза Прауса, отчего-то не уехавшего после высадки нас с Цтибором возле Карлового моста и решившего постоять, осмотреться… Вспомнил я, что идея прогулки до мельничного колеса исходила от Камерона. Я-то презираю туризм. По мне, любой город поймешь быстрее, просидев полчаса в народной пивной, вместо того чтобы подставлять уши под лапшу, которую вешают в виду архитектурных памятников…

Странноватым казалось поведение прохожих у арки между Малостранской и Юдитовской башнями. Окровавленный, раненый человек на Карловом мосту, в центре города… Допустим, всем наплевать на все. Но чехи, я слышал, известные доносчики, могли бы и в полицию позвонить. Однако сирен я не слышал.

Оставалось не ясным, зачем антикварный Джеймс Бонд, проверив исход побоища у мельницы на Чертовке, опять убежал на противоположный берег Влтавы и уже потом занялся моей эвакуацией?

На крутом подъеме вдоль холма, на верху которого угадывалась крепостная стена, мы приткнулись в тормозном кармане, и Праус Камерон, покрепче затянув стояночный тормоз, вколол мне обезболивающее в предплечье прямо через рубашку. Впадая в дрему, я удивлялся предусмотрительности чешской дорожной полиции, предписывающей набор шприцов с инъекциями в автомобильной аптечке…

Когда я более или менее привел свои телеса в порядок, за окном жилой половины пивной «У Кехера» уже стояла ночь. После ванны с душистой пеной, из которой я, как примадонна, высовывал ногу, перемотанную выше колена бинтом с пластиковым покрытием, мне выдали великолепное исподнее, отличную сорочку без «лейбла», то есть сшитую на заказ, галстук фирмы «Эндрюс», севший, как на манекене, двубортный костюм «Бернхардт» и короткое пальто от «Авалона», конфекционное, правда, но дареному коню в зубы глядеть невежливо. Носки мне не понравились — фиолетовые, как у папского нунция, однако пара плоских ботинок от «Бати», настоящего чешского, не аргентинского «Бати», с нежным коротким мехом внутри примирила с действительностью.