Гольф с моджахедами

— Алексеев, ты менеджер фирмы и в этом качестве покатишь на остров в Тихом океане. Адрес простой. Город Фунафути, государство Тувалу. В Джакарту «Аэрофлот» летает, дальше найдешь дорогу, я думаю… На языках говоришь.

— Через Фиджи, Виктор Иванович… Спасибо. Вы мне отец родной.

Поскольку пальцы были испачканы семужкой, Алексеев П.А. наклонился и, как ластящийся в рассуждении подачки кот, боднул начальника в плечо.

«Господи, прости меня», — сказал себе Милик, свернул пробку у коньячного шкалика, запрокинул голову, открыл рот и выпил коньяк одним духом.

— Гренадер, — одобрил Желяков. И распорядился: — Максимум через три дня, Алексеев, ты должен оказаться на месте. Паспорт имеешь, визы будешь брать транзитные… У тебя связи в Джакарте. Так что обернешься. В Москве все это делать некогда, да и привлекать внимание незачем, енть…

— Задача, Виктор Иванович?

— Поедешь домой и соберешь вещички. Деньжата у тебя есть, я знаю. Потом, так-скать… контора тебя, енть… это… рамбурсирует. На острове что хочешь вытворяй, хоть изнасилуй, хоть женись на бабе этого Шемякина, но его отсюда, из России, высвисти. То есть, жена ему должна тревожный, енть… как-скать… в общем, призыв дать. А если семейка вообще растворится в соленых волнах мирового океана, так-скать… Ну, что же… Там, я думаю, никто пальцем не шевельнет. Российская разборка. Под это и спишут.

— Срок даете?

— Срок тебе там дадут! Ха-ха…

— Все-таки, Виктор Иванович?

Желяков посуровел и сказал:

— Вчера!

— Тогда я пошел?

— Правильно. Топай, дорогой. Связь со мной из Шереметьево перед посадкой в самолет.

Когда Алексеев П.А. вышел, Милик спросил:

— Он что, дурак до такой степени?

Желяков вылил водку из шкалика на ладонь, растер пальцами, вытер их о щеки.

— Ты, Милик, хочешь спросить другое. Не дурак ли я до такой степени? Верно?

Милик пожал плечами.

— Не жеманься, как бабец. Верно, я угадал…

— Зачем вы мне это говорите? — спросил Милик.

— Сейчас поймешь. Дело и для тебя есть… Ты ведь сопровождал зацарапанные деньги в Чечню? Ты… Так вот, поскольку они вернулись и вернулись зараженные радиацией…

— Заражения не производилось, Виктор Иванович, банкноты зацарапали в пределах безопасного…

— Так вот, поскольку вернулись зараженные радиацией, они подлежат оформлению по акту на списание и уничтожение как опасные для обращения. Это проблема национальной безопасности… Банкиры уже согласились. Собирают по приемным пунктам бумаженции, которые к ним попали, и сдают нам. Картонки с остатками я знаю где лежат… Далее, енть… Ты, так-скать… отправишься на Кавказ и привезешь мне точно такую же сумму долларов, выпущенных, енть… как-скать… ну, допустим махачкалинским казначейством. Именно мне… Поможет с этим Хаджи-Хизир Бисултанов. Этих умельцев в Махачкале он содержит. Они даже молятся, как он. Эти, енть… так-скать… ваххабитцы… Скажешь Бисултанову: я просил. Он поймет… Дальше, я думаю, объяснять не нужно?

— Не нужно, — сказал Милик. — А мне сколько из настоящих, когда уничтожите фальшивые под акт на списание?

— Отправишься завтрашним самолетом. Сначала в Ставрополь, потом добирайся через Моздок машинами в Грозный. Город мертвый, но — живой. На центральном рынке в секции золота спросишь прилавок Гургена Карамчяна. За ним реализатор будет стоять. Старикашка плюгавый. Глебыч зовут… Этот тебя и выведет в Гору и далее, енть… так-скать, к казначейству за долларами.

— Старикашка — не гребенской ли казачок с дуэльными револьверами?

— Виделся с ним?

— Тащился следом в прошлый раз, за ослиный хвост держался из-за куриной слепоты… Последние два перехода вместе шли… Он револьверы и носил. На Горе двое стрелялись. Длинный, Макшерип Тумгоев зовут, и второй, полурусак бородатый, под интеллигента косит… Так сколько отстегнете, Виктор Иванович?

— Когда вернешься, посмотрим по поведению. Конец беседе, тоже иди… Нет, постой!

— Слушаюсь, Виктор Иванович, — сказал Милик.

— Эти пушки у хрыча красивые? Этот, енть… антиквариат?

— На вид не очень, старье. Чечены их за другое почитают. Считают орудием воли Аллаха, божий суд ими, вроде бы, творится… В этом духе. Поэтому и гребенской хрыч на Гору вхож оказался. Позвали с револьверами, божий суд через стрельбу из них устроили…

— А чего же не отняли пушки-то?

— Нельзя, наверное, против воли забирать. Суда тогда из них не сотворится.

— Ты вот что… Подари гребенскому тысячу зелеными, а он тебе пусть подарит револьверы, ты их от меня как сувенир в знак уважения Хаджи-Хизиру поднесешь. Уяснил?

— Уяснил, сделаю, — сказал Милик.

— Давай тогда, одна нога здесь, енть… другая там. Кругом и шагом марш!

Оставшись в одиночестве, Желяков две или три минуты раздумывал, что же из оставшихся яств забрать с собой, и вдруг улыбнулся. Грустно. Уходила в прошлое половина жизни. Мелочная. С подачками или объедками со стола власть предержащих. Уходила… Наступало время не только быть, но и иметь, привыкать к собственным миллионам.

Убрав со стола нетронутые деликатесы в холодильник, Желяков опять постоял несколько минут возле окна. Он поймал себе на том, что присматривается к недостроенной башне в конце Старопименовского переулка.