Гольф с моджахедами

Шляпу предстояло покупать за границей. В Праге ночных шляпных магазинов нет, а до утра, сказал Праус Камерон, когда власти раскачаются, заподозрят во мне киллера и разошлют по пограничным пунктам соответствующие оповещения, предпочтительнее очистить территорию страны с непокрытой головой… Клетчатые кепки из набора Камерона наползали мне на уши и глаза.

Пани Камеронова раскладывала сандвичи с копченой ветчиной по двум пенопластовым термосам, в которых обычно навынос отпускаются полуфабрикаты. Праус рассовывал по карманам документы и деньги. На первый взгляд — слишком много денег, но потом, когда он подсунул мне расписку на десять тысяч долларов, я понял, в чем дело. После перехода германской границы у Розвадова в Нюрнберге, до которого двести шестьдесят километров, мне предстояло существовать уже в одиночку. И отправиться, как сказал щедрый донатор, на все четыре стороны, хотя бы и играть в гольф…

Трость с дорогим набалдашником помогала мне двигаться.

Когда мы садились в «Ауди», я обратил внимание на осевшую заднюю подвеску. В багажнике Камерон увозил какие-то тяжести.

«Машинен-пистоле» он задвинул под свое сиденье. И покрутился по Праге, проверяясь на наружное наблюдение.

— Вам нравится Кавказ, Бэзил? — спросил он, когда мы выбрались на общеевропейское шоссе номер 50.

— Кавказ? — переспросил я, не сразу взяв в толк, о чем речь. Не очень-то хорошо я себя чувствовал. Боль вернулась, и слегка подташнивало.

— Вообще Восток, — уточнил Праус.

— Не знаю. А что?

— Мне нравилось там.

— Где и что именно нравилось? — спросил я из вежливости.

Вообще-то я терял к нему интерес. И подумывал вернуть десять тысяч долларов аванса. Жаль, конечно, деньжат, но я не представлял, каким образом найду дорогу к Шлайну теперь, после смерти Цтибора… Канал через «джинсового ковбоя», который грохнул Бервиду и ранил меня, чтобы, как выяснилось, «слить кровь», исключался. Другой не предвиделся. Я ничего не смогу сделать для Прауса Камерона. Да и вообще дело о служебном преступлении Цтибора Бервиды во время кавказской командировки можно считать закрытым окончательно. Зачем я теперь Камерону?

— На Кавказе — люди и горы, — ответил он. — Все… Я ведь побывал там. Давно, но побывал… Хотите расскажу?

Я пожал плечами.

Он рулил и говорил. Я дремал, убаюканный темнотой за боковыми окнами, уютным оранжевым свечением датчиков на приборной доске, мягким заревом ближнего света на ровном шоссе, и слушал. А потом только слушал.

…22 августа 1942 года в 5 часов вечера в район Тракторного завод в Сталинграде ворвалось танковое подразделение вермахта. Два часа спустя начался массированный налет авиации на город. Летчики заходили с востока, уклоняясь от огня зениток, поставленных на западной окраине. Боевые развороты перед пикированием они делали за Волгой, над степью, которая тянулась до Сибири.

Вечером этого дня германская империя достигла своего территориального апогея.

У пирамид Египта африканский корпус Роммеля строился в боевые порядки для прорыва на Каир, Александрию, в дельту Нила и далее через Суэц. Танки корпуса по прямой находились ближе к Тереку, чем к Риму.

В воскресенье 30 августа 1942 года в 3 часа пополудни при температуре воздуха выше сорока градусов по Цельсию генерал фон Клейст приказал форсировать Терек, последнее водное препятствие на пути его корпуса к нефти Грозного. А потом Баку и — на соединение с Роммелем.

Панцергренадеры 394-й Гамбургской дивизии бросились в лодки и устремились к противоположному берегу. Под артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем с южного берега гамбуржцы преодолели двести пятьдесят метров коварного течения и водоворотов. Высадившись, впившись ногтями в землю, они сумели отразить контратаку русских. И вечером навели мост. Практически первый для марша в Закавказье. Его цена: пятнадцать месяцев войны, потерянный счет убитым, раненым, обмороженным в зимних сугробах и сошедшим с ума в весенней и осенней трясине. Но завтра или послезавтра, говорилось в приказе фон Клейста, они наполнят баки своих боевых машин первыми литрами горючего из кавказских скважин…

Адольф Гитлер лишь дважды нарушал свои бытовые привычки. В марте 1939 года отведал чешской ветчины и пльзеньского пива в Праге, нарушив обет вегетарианца и трезвенника. 30 августа 1942 года он не выехал в назначенный срок в свою прусскую резиденцию в Растенбурге, оставшись на испепеляемой жарой Украине. Не смог оторваться от карт. С горящими глазами, пересохшим ртом он вычерчивал стрелы, по которым передовым отрядам Роммеля и Клейста предстояло выйти на стыковку возле Багдада и двигаться к Индийскому океану, где их должна была поджидать японская армия.

5 сентября гамбуржцев отбросили на северный берег Терека. Началось отступление, завершившееся разгромом под Курском. В этот же день в Африке танкисты Роммеля развернулись у пирамид и отправились в изнурительный путь, который закончился за колючей проволокой лагерей для военнопленных…

— Вы знаете, где я находился тогда? — спросил старикашка Праус Камерон.

— За этой колючей проволокой?