Голгофа XX века. Том 1

Все ново — и люди, и отношения между ними, и противоречия, и, наконец, сама страна. Все изменило свой прежний облик. Но к лучшему ли? Внешне, да. Существенно — нет. Подхалимов уважают, клеветников внешне бичуют, а в действительности боятся, негодяи в моде.

Тысячи людей несчастны. Тысячи людей озлоблены сильно, до жуткости. И это озлобление прорвется и огромною волною смоет всю эту грязь и вонь. Счастье восторжествует!

А ведь весь этот абсурд начался в 1934 году, когда был убит Киров. Убийца был связан с Зиновьевым, Каменевым и другими, организовавшими антисоветские центры в Москве и Ленинграде. Их судили. Судили жестоко и открыто. Им предъявили довольно тяжелые обвинения. Их обвиняли в желании восстановить капитализм в СССР, а также в убийствах, поджогах, шпионаже и т. п.

Народ «требовал» смерти виновных. Несомненно, что он требовал под чьим-то давлением. Хорошо известно, под чьим… Представляю себе состояние подсудимых, ведь все они старейшие члены партии, неоднократно ссылались, сидели в тюрьмах, страдали — и вдруг такое! За что?! За приближение смерти, за погибель от руки тех, за кого они боролись! Ручаюсь, что если бы Ленин был жив, он не допустил бы этого. А Сталин? Сталин, к несчастью, только ученик Ленина, к тому же скверный ученик.

«Справедливый, правый и суровый» суд установил, что группа Зиновьева пошла на преступления вследствие лютой ненависти к СССР. Но как они могут питать лютую ненависть к народу, за счастье которого боролись?! Если они действительно совершали преступления, то только из-за властолюбия. «Чем я хуже Сталина?» — думал, вероятно, Зиновьев. И действительно, умом он ему не уступит. Да и все они люди чрезвычайно умные. Как много они могли принести пользы!

Их расстреляли… Вслед за этим события происходят с ужасающей быстротой. Начались массовые аресты. Потом — новые процессы. Судят Пятакова, Радека, Сокольникова, Серебрякова, Дробниса, Муралова, Рыкова, Бухарина… События — ужасающие! Арестована вся прежняя верхушка партии и правительства. А старые друзья арестованных, страхуясь, кричат: «Смерть шпионам! Смерть врагам народа!» И все это носит название справедливости.

Поразительно. Кучка сытых, наглых людей правит государством. Девяносто процентов населения — несчастные люди. Молчалинство, хлестаковщина и лицемерие процветают. Под видом общего прогресса скрывается упадок моразизма (так в тексте. — Б. С.) в нашей стране. Очень хочется воскликнуть:

Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ?
И людями, как скотами,
Долго ль будут торговать?!

Меня, собственно, заставили пойти по антисоветской дорожке. Может быть, все, что я описал, ложь. Но я вынужден смотреть на эти вещи с особой точки зрения, с точки зрения человека, ненавидящего существующие порядки.

Я, быть может, остался бы честным, работоспособным тружеником, если бы Сталин и Ежов, к которым я обращался за помощью, помогли мне. Но счастливый глух к добру».

Счастливый глух к добру… Счастливый ли? Один из них, обвиненный в шпионаже, очень скоро будет расстрелян. А другой — самый счастливый, одинокий и внушавший животный страх, через шестнадцать лет умрет какой-то странной, непонятной смертью.

А Володя Мороз, открытый, честный, смелый и искренний паренек ушел в мир иной 28 апреля 1938 года: он не выдержал ужасающих условий тюрьмы, заболел туберкулезом и умер на руках сокамерников.

Расстрелянный театр

«Не только история русского театра двадцатого века, но и истории мирового театра немыслима без Мейерхольда. То новое, что этот великий мастер внес в театральное искусство, живет в прогрессивном театре мира и будет жить».

Назым Хикмет

Как жаль, что эти слова великого поэта о великом мастере театрального искусства были сказаны в 1955-м, а не пятнадцатью годами раньше. Как жаль, что вклад Мейерхольда в прогрессивный театр мира признан лишь теперь, а не в довоенные годы, когда Всеволод Эмильевич жил и творил. Прозвучи эти слова тогда, подпишись под ними все те, кто его хорошо знал и работал с ним бок о бок, прояви они гражданское мужество тогда, а не пятнадцатью годами позже, возможно, и не было бы дела № 537, утвержденного лично Берия и закончившегося приговором, подписанным Ульрихом: «Мейерхольд-Райха Всеволода Эмильевича подвергнуть высшей мере уголовного наказания расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества».