Голгофа XX века. Том 1

Надо ли говорить, что этот изуверский приказ исполнялся охотно, а в случае отсутствия рвения в ход шли бамбуковые палки или голодные крысы.

Попировав и пограбив в Монголии, Унгерн затеял поход на Россию. 21 мая 1921 года Азиатская дивизия покинула Ургу и двинулась на север. В среде здравомыслящих офицеров поднялся ропот: они прекрасно понимали, что силами одной дивизии Красную Армию не победить. Когда появились первые дезертиры, Унгерн решил преподать урок всему офицерскому корпусу. Поручик Ружанский бежал не с пустыми руками: он подделал записку барона, получил приличную сумму денег и поскакал в один из лазаретов, чтобы забрать служившую там жену. Поручика догнали, а жену арестовали и отдали на поругание казакам. После этого на площадь согнали всех жен офицеров, работающих в лазарете, в том числе и жену Ружанского, приволокли поручика, прилюдно перебили ему ноги, «-чтобы не бежал», руки — «чтобы не крал» и повесили на вожжах в пролете ворот. После этого расстреляли и его жену.

Унгерн был уверен, что это испугает недовольных и заставит служить ему беспрекословно, но он просчитался… Поход на Россию с самого начала не задался: вздувшиеся реки, массовое дезертирство, низкий боевой дух и, самое главное, отчаянное сопротивление красноармейцев превращали в дым мечту Унгерна захватить сибирскую железную дорогу в районе Байкала, взорвать туннели, отрезать Дальний Восток от Советской России и восстановить там власть Японии. Барон предпринимал все новые атаки, вырезал целые села, расстреливал немногочисленных пленных, но успеха не было. Как человека военного его больше всего поражала стойкость красноармейцев и их нежелание сдаваться в плен. «Шикарно, — говорил озадаченный Унгерн, — стреляются, но не сдаются!»

Когда красные подтянули свежие силы, а против конницы барона стали использовать аэропланы, Унгерну пришлось отступить на территорию Монголии. Осатаневший от неудач, лошадиных доз опиума и бесконечных приступов головной боли барон окончательно озверел: всю злобу он срывал на своих, расстреливая отставших, бросая на съедение волкам раненых, четвертуя непокорных. Один из очевидцев этого отступления несколько позже писал: «Барон, свесив голову на грудь, молча скакал впереди своих войск. На его голой груди, на ярком желтом шнуре висели бесчисленные монгольские амулеты и талисманы. Он был похож на древнего обезьяноподобного человека. Люди боялись даже смотреть на него».

Молчание барона породило совершенно неожиданную идею: он решил увести остатки дивизии в Тибет. Тут уж возроптали самые верные! Именно в те дни созрел офицерский заговор — Унгерна решили убить. Шесть человек палили в него с пяти шагов — и все промахнулись! Стреляли среди ночи по его палатке — опять мимо. А закончилось все довольно прозаично: остатки его войска двинулись в Манчжурию, причем мелкими группами. Барон же в темноте прибился к монголам и некоторое время ехал вместе с ними. Потом они на него навалились, стащили с коня и крепко связали. Через некоторое время монголы наткнулись на красноармейский разъезд и сдали ему генерала Унгерна.

Вот, собственно, и вся история его пленения. Есть, конечно, и более благородные версии, но все они сводятся к одному: друзья-соратники барона покинули, а монголы предали. Погибнуть в бою, как представителям восемнадцати поколений его предшественников, Унгерну не удалось. Сорвалась и попытка покончить с собой, так как невежда-денщик, вытряхивая халат, выронил из кармана ампулу с ядом. Самое же странное, он без труда мог сойти за какого-нибудь бедного монгольского арата — настолько Унгерн был грязен, тощ и неопрятен.

Но барон, гордо вскинув голову, назвал и свою фамилию, и должность, и звание. Красноармейцы расхохотались и не поверили этому грязному оборванцу. «Врешь! — говорили они. — Этак любой прощелыга может назвать себя Унгерном».

И только в Троицосавске, где дислоцировался штаб экспедиционного корпуса 5-й армии, барона признали, чему он был несказанно рад. Не меньше его такой добыче были рады и красноармейские командиры. Потом барона передали чекистам, но и те со знатным пленником обращались предельно вежливо. Барон отвечал тем же: на допросах не хамил, на вопросы отвечал терпеливо, спокойно и исчерпывающе. Главной причиной неудач считал то, что «ему изменило войско», и больше всего его смущало то, что ему приходится играть роль «мертвого тела, доставшегося врагу». Унгерн прекрасно понимал, что его ждет, но от навязанной ему роли отказаться не мог. А упоенные удачей победители возили барона из города в город, водили по учреждениям, в народных театрах организовывали нечто вроде показательных судебных процессов, короче говоря, везде и всюду демонстрировали свой успех.

А тем временем в городе Новониколаевске (ныне Новосибирск) был сформирован Чрезвычайный революционный трибунал во главе со старым большевиком Опариным. Общественным обвинителем назначили Емельяна Ярославского, а защитником — бывшего присяжного поверенного Боголюбова.