Голгофа XXI

— Я и сам могу заставить тебя заткнуться, но зачем пачкаться? Есть шанс, что упыри сделают все гораздо лучше. Если они нас прикончат, хорошо бы начали с тебя, чтобы я успел полюбоваться на твой обглоданный скелет.

Не обращая больше на Фому внимания, Симон взял бинокль и повесил себе на шею. Фома с преувеличенным изумлением спросил:

— Симон, что ты собираешься разглядывать в сортире через бинокль? Надень еще переговорник, чтобы сообщать всем о результатах. Никак ты извращенец? Ой нет, командир, я с ним не пойду! Мало ли что у него на уме!

— Фома, перестань! — Святослав и сам невольно улыбнулся. — Угомонись. Будто у меня других забот нет, кроме как разнимать вас, если передеретесь.

Фома сделал невинное лицо.

— Ладно, Симон, я молчу. Идем скорее по твоим делам, — не удержавшись, озорно добавил: — А то как бы поздно не было.

Симон погладил свою недавно подстриженную бородку и вроде бы уже без особой злости сказал:

— Одно меня удивляет: почему до сих пор никто не свернул тебе шею? Это было бы так приятно.

Когда они ушли, Святослав решил, что надо потом поговорить с Фомой и положить конец его перебранкам с Симоном, иначе это может плохо кончиться. Проблем и без того хватает, и ни к чему добавлять к ним еще и внутренние конфликты в отряде.

Туалет находился через две двери от процедурной. Посетив его, Симон направился дальше по коридору.

— Ты куда, Симон? — окликнул его Фома.

— Хочу выяснить, что творится на другой стороне здания.

— Надо было предупредить Петра.

— Я собирался, но ты заморочил мне голову. Пошли, тут же близко. Только глянем разок — и назад.

— У нас и переговорников нет, — колеблясь, заметил Фома.

— Из-за тебя, кретин! Если б после твоих идиотских шуточек я и впрямь взял переговорник, все надорвались бы от смеха.

— Смеяться полезно, — серьезно сказал Фома. — Во всяком случае, это куда лучше, чем гадать, улетят твари или нет.

Симон окинул Фому долгим задумчивым взглядом. Потом беззлобно буркнул:

— Ладно, идем, трепло. Здесь всего два шага.

Когда они очутились на противоположной стороне здания, Симон, подойдя к окну, поднял к глазам бинокль.

— Матерь Божия! — вырвалось у него. — Их тут тысячи!

Он протянул бинокль Фоме:

— Смотри.

Фома взглянул, и его передернуло.

— Если они утром не улетят…

Он не закончил, но все и так было ясно.

Симон мрачно сказал:

— Нам их не перестрелять, даже если мы завладеем целым арсеналом.

Он взял у Фомы бинокль и снова приник к окулярам, словно никак не мог оторваться от открывавшегося зрелища. Наконец Фома тронул его за плечо:

— Идем назад, а то наши беспокоиться будут.

Симон с безрадостным видом опустил бинокль:

— Лучше б ты сказал, что они подумают, будто я провалился в унитаз. Возможно, это показалось бы мне смешным. Или хотя бы разозлило.

Фома хлопнул его по спине:

— Они скорее подумают, что в унитаз провалился я. С твоей помощью.

У Симона дрогнули уголки губ:

— А что, неплохая идея! Когда будет свободное время, я непременно ею воспользуюсь.

Фома привычно ухмыльнулся:

— Надеюсь, тогда рядом не окажется унитаза.

Они вернулись к остальным безо всяких происшествий.

Утром твари не улетели.

Евангелие от Марка, глава 11.

11 И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и осмотрев все, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с двенадцатью.

Глава 10

Утро выдалось тусклым, под стать всеобщему настроению. Лучше всего было Иоанну: он безмятежно спал, одетый во множество теплых вещей и закутанный с ног до головы одеялами: от потери крови его знобило.

Сколько Святослав ни ломал голову, ничего дельного на ум не приходило. Даже если кто-то из них сознательно пойдет на верную смерть и пожертвует собой ради спасения остальных, толку не будет. Машина с рюкзаком Кирилла недосягаема, твари растерзают любого прежде, чем он доберется до вездехода.