Голгофа XXI

Марии снился сон, повторявший видение про девушку, бегущую через лес к болоту. Опять перед глазами — ее или незнакомой беглянки — мелькали тонкие искривленные стволы, а ноги скользили в жидкой грязи. Опять она слышала крик мужчины: «Ольга! Ольга! Быстрее! Уходи, спасайся!» Опять мчалась, задыхаясь, к болотным топям. Она была одновременно и той девушкой, и собой, наблюдавшей со стороны. И еще ей теперь было известно, что бежавшая пара пыталась навсегда уйти отсюда, спастись от царившей здесь жути. Известно, кто их преследовал. Известно, чем закончилось неудавшееся бегство: девушка утонула в болоте, а мужчина попал в руки преследователей и его убили. Мария знала, кто и зачем убил его, и это было очень важно, отчаянно важно для нее самой и для всех них. Она обязательно должна была сказать Святославу! Ей необходимо было проснуться! Раздвоенность между своим «я» и девушкой-беглянкой сменилась раздвоенностью другого рода: между сном и действительностью. Она существовала внутри сна и одновременно понимала, что это всего лишь сон и ей надо вырваться из него, вернуться к действительности. Однако что бы она ни делала в своем сне, он не прерывался. Такое иногда случалось с ней и прежде, правда довольно редко, но тогда ей после некоторых усилий все же удавалось проснуться, наверное потому, что в сознании включался сигнал тревоги, возвращавший ее в реальность. Почему же сейчас он не срабатывал? Даже находясь в этом странном раздвоенном состоянии, она понимала, что происходит что-то скверное, но была бессильна сбросить сковывавшие путы сновидения, которое, однако, становилось все менее отчетливым. Она будто проваливалась куда-то, где все образы и цвета смешивались в бесформенный ком, затягивавший в себя ее гаснущее сознание.

Фома сидел на верхней ступеньке ведущей на крыльцо лесенки и, опираясь спиной о деревянный столбик, курил очередную сигарету. Все окна в домах были темные: должно быть, деревенские ложились спать рано. Хотя нет, спали еще не все: по улице кто-то шел. Фигурка, слишком маленькая даже для женщины, — очевидно, ребенок. Он двигался медленно, то и дело останавливаясь и зачем-то нагибаясь. До слуха Фомы донесся тоненький голос:

— Шарик, Шарик!

Фигурка скрылась за высоким кустарником, потом появилась снова. Мальчик (может быть, тот, который днем вместе с девочкой стоял около машины, а может, другой, в темноте Фома не мог разглядеть его как следует) подошел к крыльцу и сказал:

— Наш кот забрался на дерево, и мне до него не дотянуться. Сними его оттуда, пожалуйста. Ты высокий, ты достанешь.

— А твой Шарик не будет царапаться?

— Нет, он не царапается.

Фома бросил недокуренную сигарету.

— Тогда идем достанем его. Где он?

Мальчик махнул рукой в сторону кустарника, над которым возвышалось два дерева.

— Вон там.

Поправив висевший на плече автомат, Фома зашагал следом за своим провожатым. Вступив в кусты, он сразу потерял его из виду и лишь слышал раздававшийся впереди шум.

— Эй, постой, не так быстро, — сказал Фома. — Тут слишком темно для беготни.

Добравшись до дерева, он запрокинул голову, всматриваясь в переплетение ветвей.

— Где же твой кот? Я его не вижу.

Мальчика рядом тоже не было, и Фома решил, что вышел не к тому дереву. Он повернулся к другому, но не успел сделать ни шагу: его затылок пронзила острая боль, небо опрокинулось и закружилось стремительным хороводом звезд, а потом все поглотила тьма. Сразу после этого входная дверь дома с опустевшим крыльцом приоткрылась, и чья-то просунувшаяся рука поставила на пол едва-едва светившуюся крошечным огоньком масляную лампу, от которой исходил странный приторный запах.

Мария медленно выплывала из глубокого омута. Черное сменилось серым, затем белесым.

«Я должна проснуться», — приказала она себе.

Сигнал тревоги в ее мозгу ревел оглушительной сиреной. На этот раз сработало! Она открыла глаза: темнота. Она лежала лицом вверх на чем-то сыром и холодном. Пошевелившись, почувствовала, что руки и ноги почему-то не двигаются. Дернулась сильнее и поняла, что связана. Голова была тяжелой и будто набита ватой.

«Меня чем-то одурманили. Меня или всех нас?..»

Перекатившись на бок, она сразу ткнулась головой в чье-то тело и шепотом спросила:

— Кто здесь?

Ответа не было. Она перевернулась на другой бок и проползла немного, отталкиваясь от земли связанными ногами. Снова уперлась в кого-то. И снова ответом ей было молчание.

«Вдруг все они мертвы?» — холодея от ужаса, подумала она и стала неистово колотить головой в бок неподвижного тела.

Раздавшийся тихий стон показался ей райской музыкой.

— Очнись, — настойчиво повторяла она, приблизив губы к уху лежащего. — Ну же! Приди в себя!

Стон повторился, затем человек зашевелился.

— Не дергайся зря, ты связан, — предупредила Мария. — Тут ничего не видно. Симон, это ты?

Вокруг было совсем темно, и она не знала, с кем говорит, но щекой ощущала бороду, а короткие бородки носили трое: Святослав, Симон и Фаддей. Святослава она узнала бы даже в темноте, но это был не он, значит, Фаддей или Симон.

— Я, — хриплым шепотом отозвался Симон. — Что произошло? Где мы?