А берег все ближе и ближе. Яхта теперь идет на него не прямым курсом, а режет волны под углом к берегу, приближаясь к нему левым бортом. Наверху из–за рыжей высокой скалы вывернулся белый как чайка дом с колоннами. По второму этажу балкон, крыша плоская, с зеленым козырьком. На балконе стоят люди и машут руками. Матросы им отвечают — видно, тут у них приятели.
Яхта обошла мыс, и за ним открылись пляжные постройки, легкие домики, крытые навесы со множеством лежаков, сеток, ярких разноцветных грибков. Людей на пляже не было, лишь изредка там и тут сновали в белых рубашках и коротких шортах мужики, — видно, строители.
Потом открылась бухта и там множество лодок, байдарок, водяных велосипедов… И — свежепокрашенный охрой причал. К нему и подошла яхта.
Гостей из России встречал всего лишь один человек. Поздоровался с капитаном, а потом представился всем остальным. Назвал себя Смитом. Саша заметила, как первым к нему рванулся Шахт и хотел было обняться, но тот сухо поздоровался и тут же повернулся к гостям, а потом взял капитана за руку, отвел в сторону. И они долго, даже неприлично долго говорили. Неприлично потому, что гости из России как бы на время были позабыты, создавалось впечатление, что они тут не очень–то и желанны. Особенно нервничал Шахт: ходил взад–вперед по дощатому настилу, порывался к Смиту, но тот, заметив его поползновения, брал капитана за руку, уводил подальше. Саша стояла возле Шахта, слышала, как он ворчал: «Этот грязный толстяк Тетя — Дядя, вечно за ним тянутся козни!..»
Шахт подходил то к Качалину, а то к Саше: «Ты — наследница! Твоя мама — по закону, вы обе…» Он пожимал плечами, говорил еще что–то и уходил.
Потом Смит спустился на берег, пошел к строителям, а капитан подошел к гостям и каким–то нетвердым голосом, пряча глаза, говорил не то Шахту, не то Саше:
— Тут, видите ли, неустройство, в доме затеяли ремонт и нет кухни. Может, поживем на яхте?..
Шахт вспылил:
— Какого черта все решают за моей спиной! Я тут хозяин или кто?
Капитан вежливо объяснял:
— Что–то неладное с наследством. Ваши счета в Пертском банке арестованы. Юрист нашел какие–то нарушения…
— Какой юрист? Какие счета? Я сам закладывал сюда шестнадцать миллионов! И кто дал право, какие нарушения?.. Два года лежат в банке деньги, по моим чекам отпускают строителям…
Шахт покраснел, заикался, голова его тряслась, и, казалось, вот–вот его хватит удар.
— Заварил кашу!.. Проклятый мешок с костями! Всюду сует свой поганый нос! Жук навозный. Я теперь понял, почему он на глаза не кажется. Но пусть не думает… — Шахт знает компромат.
Он еще что–то говорил, но его уже никто не слушал. Стало ясно, что хозяином этого острова был Гиви Шахт, очевидно по уговору с Сапфиром, и на Шахта же были положены деньги — тоже Сапфиром, но теперь, при оформлении наследства, Тетя — Дядя затеял какую–то интригу, все опротестовал, и Шахт в одночасье сделался тут лишним.
Капитан пригласил всех на яхту, сказал:
— Нам нужно осмотреть судно, кое–что поправить в двигателях — на это уйдет день или два, а вы будете купаться, загорать.
Гости из России обрадовались такому обороту дел, ничего другого они на этом каменном острове и не искали; все весело направились в свои каюты.
Саша хотела бы пойти на пляж с Качалиным, уединиться с ним в каком–нибудь укромном уголке, но он поотстал с ней и на ухо сказал:
— Тут что–то неладно, вы с Ниной Ивановной побудьте в своей каюте, а я, как освобожусь, приду к вам.
Саша встревожилась, схватила его за руку:
— Будьте осторожны! Не ходите на берег.
Качалин улыбнулся, пожал ее руку:
— Мы народ тертый, не то что вы с Ниной Ивановной.
Взял с собой Николая Васильевича, и они пошли в каюту Шахта. Тот сидел у иллюминатора, дрожал как в лихорадке.
— Все это серьезнее, чем вы думаете! — встретил он Качалина и Николая Васильевича. — В меня вцепился этот жирный паук. О-о… Вы не знаете, на что он способен. Он будет сдирать шкуру и при этом испытывать удовольствие, как будто жрет булку с вологодским маслом и клубничным вареньем.
— Успокойтесь, — сказал мудрый молчаливый Николай Васильевич. — Вы же свои люди. Как–нибудь поладите.