Голландия без вранья

Мы поднялись в актовый зал, и я впервые понял, что это значит — университет, основанный в начале семнадцатого века. Стены представляют собой сплошную галерею портретов ректоров и профессоров, начиная с рембрандтовского вида жителей Средневековья, в черных кафтанах с широкими белоснежными плиссированными воротниками, и кончая вполне современными господами при галстуках. Массивные дубовые столы в виде буквы «П», высокие кресла. Кресло ректора отличается от прочих тем, что оно чуть выше и обито гобеленом с каким-то торжественным шитьем.

В этом самом зале в конце сорокового года обсуждался вопрос, как реагировать на приказ немцев убрать евреев-преподавателей. Уже было известно, что Лейденский университет — как профессора, так и студенты — объявил забастовку. В Утрехте решили пока не обострять отношений с оккупантами, и, хотя это решение выглядит не так красиво, как в Лейдене, время показало, что они были правы — удалось, по крайней мере на время, избежать ненужных репрессий. В Лейдене просто не поняли, с кем они имеют дело…

Вообще, голландское Сопротивление заключалось главным образом в спасении евреев, в частности детей. Недавно вышла книга о Сопротивлении — страниц на пятьсот, великолепно документированная, содержащая сотни свидетельских показаний о том, как все это было. Ян М. — один из главных героев этой книги.

— Это очень важный дом, — сказал Ян, показывая на старинное тяжеловесное здание в центре. — Там была студенческая пивнушка. Она там, впрочем, и сейчас, но таких сосисок уже нет.

Попросив разрешения у двух похмельных парней, потягивающих пиво на тротуаре, мы вошли в дом. В нос ударил многолетний запах пива. Беспорядок в огромном, обитом дубовыми панелями и уставленном неподъемной дубовой же мебелью зале был просто ужасающим — накануне тут происходила пьянка по поводу дня рождения королевы, закончившаяся массовым побоищем между утрехтскими и роттердамскими студентами. Трофеи этой битвы в виде несметного количества порванных пиджаков, рубашек, брюк и галстуков были аккуратно развешаны высоко под потолком на огромной люстре из кованого железа. По залу сомнамбулически слонялся здоровенный похмельный парень в грязной оранжевой майке. Ему, по-видимому, была поручена уборка помещения. Время от времени он с мученической гримасой, стараясь не наклонять голову, приседал за каким-нибудь незначительным клочком бумаги или огрызком сухаря — инстинктивно выбирал работу полегче.

От весенней грозы, встретившей нас на подъездах к Утрехту, не осталось и следа. Солнце светило совершенно по-летнему, голубое небо отражалось в грязно-коричневой воде каналов, отчего она приобрела благородный темно-оливковый оттенок. Переходя через мостик, Альберт остановился и долго смотрел на убегающую в рощицу тропинку.

— Места моей первой любви, — задумчиво сказал он.

— Или второй, — сказал я, вспомнив, как он ответил на вопрос, сколько у него детей: «Пять». И после недолгого размышления: «Или шесть».

— Или второй, — согласился он и засмеялся своим прелестным детским смехом.

Мы остановились, пропуская стайку детей на велосипедах. Наверное, это была какая-то экскурсия, потому что впереди ехала веселая зубастая фрекен, а замыкала процессию еще одна девушка, серьезная и сосредоточенная, — она отвечала за безопасность.

— Это тоже очень важный дом, — вдруг сказал Ян, резко остановившись на углу.

Дом был и в самом деле важный. Гестапо накрыло здесь группу лидеров Сопротивления. Уйти удалось лишь двоим — пока немцы неотступно охраняли входную дверь, зная, что в доме нет черного хода, они перебросили пятиметровую доску на крышу соседнего дома и незамеченными исчезли. Мы некоторое время обсуждали вопрос, как им удалось перебросить доску такой длины — она должна быть достаточно тяжелой. Вспомнили что-то о законе рычага и сошлись на том, что они, скорее всего, воспользовались веревкой.

Еще через несколько метров он уже в третий или четвертый раз сообщил:

— В этом доме я снимал квартиру.

— Ян, может быть, тебе легче показать нам дома, где ты не снимал квартиру? — спросил я.

Он засмеялся.

— Утрехт — большой город, — сказал он и перевел нас через улицу к другому каналу. — Это очень важный канал, — сообщил он.

За этим последовала история в духе Романа Полански.