По-прежнему накрапывал дождь, но стоящий под каштаном столик был совершенно сухим. Нам довольно быстро принесли кофе, и Ян извлек из портфеля несколько пластиковых папок и красивый сигарный ящик, о котором я уже упоминал. В одной из папок я с удивлением заметил нарисованную цветными карандашами карту Голландии, почти такую же, как рисовал Альберт. Неужели все голландцы рисуют самодельные карты своей страны?
– Это очень важная история, – привычно заметил он. – Я вам рассказывал, что наше издательство помещалось в мансарде у одного хирурга. На случай обыска мы сделали в полу под кроватью хорошо замаскированный люк, куда каждый раз прятали типографские принадлежности. Потом мы вынуждены были скрыться, и все наше барахло там и осталось.
Он открыл ящик.
– В прошлом году у меня брала интервью одна симпатичная немецкая журналистка, и мы с ней поехали посмотреть этот дом. Если вы не устали, мы тоже туда съездим.
– Нисколько не устали, – горячо заверила его Таня.
«Говори за себя», – мрачно подумал я, ожидая продолжения.
Мы постучали в дверь, объяснили, в чем дело, и попросили разрешения осмотреть мансарду. «К сожалению, там все перестроено, – сказала хозяйка, – хотя подождите, во время ремонта мы нашли какие-то странные штучки, и я их, по-моему, не выкинула». Она скрылась в доме и через минуту вышла вот с этой литерой.
Ян осторожно достал из ящика маленький деревянный брусок с наклеенной на него свинцовой пластинкой с буквами «Q» и «Т».
– Подумать только, через пятьдесят пять лет!
Помимо этого, в ящичке оказались несколько фальшивых печатей и образцы фальшивых документов. Я заметил, что там лежит и чернильная подушечка, предусмотрительно захваченная им на тот случай, если кто-нибудь задаст вопрос, который вертелся у меня на языке:
– А можно сделать оттиски на память?
– Почему же нет? – пожал плечами Ян и выудил уже примеченную мной подушечку.
Мы стали, вырывая друг у друга штемпели, делать оттиски. Пришлось потрудиться – старые и стертые печати никак не хотели давать хороший оттиск.
– Наши документы были очень высокого качества, – гордо сказал Ян, раскладывая на столе копии различных удостоверений. – Если я нарывался на проверку, то нагло обходил очередь и совал гестаповцу свое удостоверение инспектора по проверке качества воды в каналах: «С этим-то я могу пройти?» – «Яволь!» – отвечал немец и пропускал.
Тут я вспомнил, что у меня в кармане куртки лежит пара наручников, найденных на улице в Амстердаме, – скорее всего, эротического происхождения. Я вытащил их и сказал Яну, что он арестован за криминальную деятельность во время войны. Он даже не удивился, откуда у меня наручниками.
– Это еще что, – сказал он с жесткой улыбкой. – Однажды мы заказали убийство двух предателей, супружеской пары, которая угрожала разоблачить одну из наших тайных квартир. Это была вооруженная группа, а у нас оружия не было. Так что я еще и киллеров нанимал.
Он помолчал.
– Правда, работу они сделали плохо, – продолжал Ян. – Они подкараулили предателей, когда те возвращались домой, и начали стрельбу. Но у них был только один пистолет. Его-то они убили, а ее только легко ранили, так что она выложила все, что знала и чего не знала. Много наших схватили…
Я представил себе Альберта, заказывающего убийство супружеской пары, и понял, что его при этом не было.
Мы медленно пошли к автостоянке.