Голландия и голландцы. О чем молчат путеводители

Тут автор должен — и, кажется, уже не в первый раз — попросить у читателя прощения, потому что он вторгается в совершенно чуждую ему область. В обычной жизни автор впадает в отчаяние, услышав такие слова, как фьючерс, венчурный капитал, фондовый рынок и так далее. Автор искренне признается, что он даже не очень хорошо понимает, что такое инвестиции, а тем более инвестиции финансового капитала, — это уж, кажется, каждая домохозяйка знает, по нынешним-то временам! Это совершенно чуждые автору слова и понятия, и он, то есть автор, ни за что не взялся бы рассуждать на эту тему, если бы его врожденное чувство справедливости не оскорбляли беспочвенные обвинения в адрес Соединенных Штатов Америки. Это, дескать, американцы вызвали мировой финансовый кризис, чтобы окончательно доконать неокрепшую российскую демократию. Мы-то, мол, знаем, как и что, а русские небось думают: «А, ерунда». Тут-то мы их и ущучим. Неправда это.

Автор со всей ответственностью заявляет: это неправда. Американцы здесь ни при чем. Во всем виноваты голландцы. И даже более того — знаменитые голландские тюльпаны. А еще точней — ботаники. Ботаники во всем виноваты.

А началось вот с чего. В 1575 году в ознаменование героической обороны Лейдена — того самого Лейдена, где, как читатель узнает позже, бургомистр предлагал отрезать ему руку и накормить население осажденного города, того самого Лейдена, где до сих пор в память об этой обороне ежегодно едят селедку с морковкой, — чтобы порадовать этот мужественный город, Вильгельм Оранский основал там университет. Первый в Голландии. Кафедру медицинской ботаники со временем возглавил некий Карол Клюзиус, уже известный ученый. Вообще-то он был не голландец, он был бельгийский дворянин по имени Шарль д'Эклюз, но ради такого дела переиначил свою благородную фамилию на демократичный голландский манер.

И вот осенью 1593 года Клюзиус — по совместительству генеральный директор Королевского медицинского сада Вены — получил от посла австрийского императора при дворе султана Османской империи пакет. «Зная ваш пламенный интерес… ваш неоценимый вклад… — ну и так далее, что там еще пишут в таких случаях, — посылаю вам несколько луковиц цветов, кои цветы турки почитают как символ любви Аллаха к верующим». Карол Клюзиус, посомневавшись, все же решил высадить эти невзрачные и даже кривоватые луковицы в университетском ботаническом саду Hortus Botanicus в Лейдене.

Давайте попробуем представить себе этот исторический момент. Погожий осенний денек 1593 года. В прозрачном воздухе на фоне голубого неба кружатся оранжевые осенние листья. Вот наш герой разглядывает эти грязноватые луковицы, на всякий случай составляет, наверное, описание — размеры там, форма, цвет, запах… не знаю, что там еще описывают ботаники. Затем он идет в сад и кличет садовника по имени Дирк Клаут.

— Возьмите, — говорит он, — господин садовник, лопату и посадите эти ничем не примечательные луковицы на восьмом участке, грядка номер двадцать три.

А надо сказать, что весь ботанический сад был разбит на участки, и каждый участок, в свою очередь, — на двадцать четыре грядки. Бедные студенты-медики должны были на память знать, на каком участке и на какой грядке растет то или иное лекарственное, а может быть, вовсе и не лекарственное, а, наоборот, ядовитое растение. Потому что в то время о фармацевтической промышленности никто еще и не слышал. Это сейчас у многих загораются глаза — а, дескать, лекарства! — а тогда никакой фармацевтики не было. Доктора лечили больных тем, что у них выросло на грядке. Или, скажем, в близлежащей роще. И вот студенты зубрили эти растения наизусть. Скажет, к примеру, профессор Клюзиус: «Восемнадцать — двадцать два!» — а студент ему тут же: «Настурция обыкновенная!» — только по-латыни. Зимой было хуже, наглядные пособия увядали и покрывались снегом, поэтому садовник, который, как большинство голландцев, был по совместительству еще и художником, решил создать для студентов зимний учебник. Он нарисовал целый альбом акварелей, где тщательно изобразил все растения сада. При этом Дирк Клаут проявил незаурядную фантазию: так, например, куст смородины на одной из его акварелей одновременно и цветет, и плодоносит. А кое-какие листочки уже и засохли. Это ему, наверное, стало жалко студентов, и он решил изобразить весь жизненный цикл черной смородины на одном рисунке, чтобы не забивать им головы… Акварели неисповедимыми путями попали потом в Краков, где и хранятся поныне. Автор видел репродукции и может засвидетельствовать — рисунки отменные.

Но мы отвлеклись. Не думаю, чтобы Клюзиус или Клаут осознавали в тот момент, какие исторические последствия будут иметь их невинные занятия. Но мы-то, с ответом в руках, знаем, что они закопали на грядке бомбу с часовым механизмом, которой сорок лет спустя будет суждено взорвать их маленькую страну.