Современники, оплакивавшие экономический упадок Голландской республики в последней половине — а особенно в последней четверти — XVIII в., склонны возлагать основную вину на якобы самодовольных и недальновидных рантье и капиталистов, которые предпочли вкладывать свои деньги за границей, а не в стимулирование промышленности и судоходства на родине, благодаря чему снизился бы уровень безработицы. Несомненно, в последней четверти XVIII в. в Нидерландах и их тропических владениях встречалось и «наплевательское» отношение, которое, даже если и существовало столетием раньше, и близко не являлось таким заметным. Периодическое издание De Borger писало в 1778 г. о состоятельных рантье: «Каждый из них говорит: «На мой век хватит, а после меня хоть потоп!» — как гласит поговорка наших французских соседей, которую мы воплотили не на словах, а на деле».
Мы уже видели, что некоторые из этих жалоб страдали сильным преувеличением и в любом случае рост непроизводственного дохода от голландского инвестиционного капитала в XVIII в. — в 1782 г. ван де Спигел оценил эту суммарную годовую дополнительную прибыль в 27 миллионов флоринов — в значительной степени компенсировался или, возможно, даже более чем компенсировался сокращением других статей национального дохода. Однако это никак не компенсировало рост обнищания и безработицы среди трудящихся. Недавние исторические исследования экономического упадка Северных Нидерландов во второй половине XVIII столетия установили, что ответственность за него несут экономические факторы, многие из которых — такие, как развитие промышленности и судоходства в соседних странах, — были ответственны за это в первую очередь. Имелись, однако, и некоторые второстепенные причины, которые, возможно, могли бы быть смягчены или вообще устранены, если бы социальная структура страны была иной, чем на самом деле.
На первом месте (как подчеркивал Йохан де Фриз) стояла преимущественно коммерческая традиция, унаследованная от золотого века, когда голландские торговцы доминировали в морской торговле столь значительной части мира, что едва ли не пришли к убеждению, будто право на это даровано им самим Господом. Социальное положение торговца всегда было намного выше, чем у промышленника или большинства других людей вне правящего олигархического круга; и эти коммерческая традиция, престиж и предпочтения никак не способствовали развитию промышленного менталитета. Те, кто сколотил себе состояние или обеспечил безбедную жизнь посредством производства или ремесла, имели склонность обращаться к призванию торговца, как только у них набирался достаточный капитал, и воспитывать своих сыновей также торговцами.
Децентрализованная структура управления республикой и соперничество между провинциями самопровозглашенных Соединенных провинций, что не слишком сильно затрудняло их экономический рост в золотом веке, стали серьезной помехой в изменившихся обстоятельствах XVIII в., когда внешняя конкуренция стала более действенной. Финансовые взносы различных провинций в «общий котел», которые были установлены в 1609–1621 гг., несмотря на неудачные попытки некоторых государственных деятелей пересмотреть их в соответствии с меняющимися обстоятельствами, оставались неизменными вплоть до краха республики. Политические разногласия и взаимное недоверие между про — и антиоранжистскими фракциями во второй половине XVIII в. также означали, что разумные предложения по реформе, выдвинутые одной стороной, автоматически отвергались или их рассмотрение откладывалось другой. Соперничество между провинциями порой препятствовало достижению договоренностей по улучшению дорог или каналов, пересекающих провинциальные (или даже муниципальные) границы. Разумеется, коррупция и кумовство среди правителей-олигархов существовали и в XVII в., однако они не снижали эффективность их деятельности в той же степени, как у их потомков в эру париков, когда «договоры очередности» стали скорее правилом, чем исключением.
Распространенные в конце XVIII в. утверждения, будто голландские капиталисты и рантье, вкладывая часть своих капиталов в английские и французские акции, тем самым помогали наиболее опасным конкурентам республики, были, скорее всего, необоснованными. Эти страны могли развивать свою торговлю и промышленность и без поддержки голландского капитала. Англия сама экспортировала капитал, хотя следует признать, что не в таких объемах, как Голландия. Йохан де Фриз подчеркивал, что Англия была способна нести финансовое бремя американской Войны за независимость 1775–1783 гг. без особых усилий даже тогда, когда голландцы отозвали из Лондона часть своих капиталов. Он утверждает, что реальное неблагоприятное влияние практики инвестирования в зарубежные страны, которую в XVIII в. развивали голландские капиталисты, состояло в том, что она продолжалась в XVIII в. дольше, чем это было экономически оправданно.