Голливуд

— Так то Чаплин, — возразил Джон. — А у нас сто дублей — и бюджет исчерпан.

На этом день, в общем, и кончился. Если не считать того, что Сара сказала: «Черт побери, а не закатиться ли нам к Муссо?»

Что мы и сделали. Мы заняли столик в Старом зале и, прежде чем изучить меню, заказали выпивку.

— Помнишь? — спросил я. — Помнишь доброе старое время, когда мы приходили сюда поглазеть на эту публику и разбирали ее по мастям — вот это актеры, там продюсеры или режиссеры, вот порнозвезды, а эти пытаются пристроиться к киношному бизнесу… Мы пытались представить, о чем они говорят. Конечно, о своем придурошном кино, о контрактах и последних фильмах. Ничтожные малявки, неудачники… глаза бы на них не глядели… лучше отвернуться и смотреть в тарелку, на которой морская капуста и рыба-меч…

— Мы считали их дерьмом, — сказала Сара, — и вот поди ж ты, сами такими стали.

— Колесо жизни свершило свой оборот…

— Принесите нам морской капусты.

У нашего столика стоял официант. Он хмурился, переминаясь с ноги на ногу, густые брови почти закры вали глаза. Муссо открыл этот ресторан в 1919 году и навидался всякого. И такие, как мы, тут тоже не в диковинку. Да, пускай будет рыба-меч. С жареной картошкой.

Фильм снимали на трех площадках. Разные комнаты, разные улицы, разные бары.

Один эпизод надо было снимать ночью: кража кукурузы и погоня.

Кукурузу взрастили, и пора было ее воровать.

За аренду натуры из бюджета отстегнули пять тыщ. Участок принадлежал Центру реабилитации алкоголиков. Пинчот обрыскал всю округу в поис'ках чего-нибудь подешевле, но в конце концов пришлось остановиться именно на этой территории — той самой, где тридцать лет назад моя подруга и совершила ту самую кражу. Посадку осуществили на прежнем месте. Прочие детали совпали не столь счастливо. Например, доходный дом, в котором она жила и куда я к ней въехал, превратился в приют для престарелых.

В большом доме, который теперь оккупировал алкашный Центр, в те времена был популярный танцзал. Там всегда было полно народу, особенно по субботам. Танцевали на первом этаже; зал был необъятных размеров, под потолком кружились огромные лампионы, оркестр играл до самого утра, а у подъезда ждали хозяев автомобили, многие с личными шоферами.

Голодая, ругаясь с хозяйкой и полицией, когда нас арестовали, а потом отпустили под залог, мы ненавидели этот танцзал и его посетителей лютой ненавистью.

А теперь тут поселились исправившиеся алкаши, которые читали Библию, дымили как паровозы и играли в бинго в том самом зале, где раньше веселились до упаду.

Только пустырь был все такой же. За все эти годы никто не удосужился тут чего-нибудь построить.

Франсин и Джек уже отрепетировали эпизод и разошлись по вагончикам, а мы стояли, ожидая команды «мотор!». Я пил пиво — и вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Симпатичный парень с аккуратно подстриженной бородкой, добрыми глазами и приятной улыбкой. Я где-то его видел, но не мог вспомнить, кто он такой. Вообще-то я догадывался, что он из шпионов «Файерпауэр».

— Простите, — сказал он, — но здесь нельзя пить спиртное.

— С чего вдруг?

— В контракте, который подписали с администрацией, указано, что пить здесь запрещено.

— Даже воду?

— Вы же понимаете.

— Понятно. Бывшей пьяни тяжко смотреть на чужое счастье. Но у нас ведь весь фильм про это самое.

— Мы приложили массу усилий, чтобы получить разрешение на съемку. Будьте любезны, соблюдайте правила.

— Ладно, приятель. Но только ради Джона Пинчота.

Он отвалил, виляя жидкой задницей, которая так и просила пинка.

Я повернулся спиной к зданию Центра, сделал еще глоток и спрятал банку в карман.

— Тебя могут увидеть, — сказала Сара.

— Думаешь, эти парни в завязке пялятся в окна?

— Не обязательно, но тут всюду народ шныряет.

— Чтобы хлебнуть пивка, придется уходить в подполье.

— Да будет тебе! Тоже мне — «звезда» нашлась!

Сара была права. Я не мог позволить себе капризов. Актер, играющий главную роль, получал в семьсот пятьдесят раз больше меня.

Нас нашел Джон Пинчот.

— Привет, Сара! Привет, Хэнк!

Он сообщил, что Фридман-таки прислал нам новые чеки, причем мой был выписан прямо на меня. Попался карась на нашу удочку.

— Надо идти, — сказал Джон. — Сейчас будем снимать. А ты посмотри и скажи, как тебе понравится. Дали команду «мотор!», Франсин побежала через заросли кукурузы.

— Хочу кукурузы! — кричала она.

Я вспомнил, как на этом самом месте бежала Джейн, а я тащил тяжелый мешок с бутылками. Но она кричала «хочу кукурузы!» так, будто речь шла обо всем, что она потеряла, обо всем, что прошло мимо нее. Эта кукуруза была для нее воздаянием за все, что ей недодал этот мир, ее победой, ее отмщением, ее песнью.

А в голосе Франсин, кричавшей «хочу кукурузы!», звучала обида, в нем была жалоба, но не чувствовалось отчаяния пьяной женщины. У нее хорошо получалось, просто здорово, но это было не то.

И когда Франсин принялась обдирать початки, это опять было не то, да и не могло быть. Франсин — актриса. А Джейн была напившейся до безумия женщиной. До полного безумия. Но глупо ждать от лицедейства живой боли. Будет с него и качественной имитации.