Горький и Пешкова расстались еще в 1903 году, вскоре после смерти дочери. Горький заявил, что считает ниже своего достоинства оправдываться и что он и Андреева считают себя мужем и женой. Тем не менее ему пришлось съехать из отеля уже на следующий день. Горький не смог снять номер ни в какой другой гостинице и в итоге поселился в частном доме в Адирондакских горах на севере штата Нью-Йорк.
В некоторых российских источниках сказано, что после этой истории американское общество отвернулось от Горького, но это не совсем так. Вот газетная заметка, в которой говорится, что многие американцы и особенно американки устроили давку на публичном выступлении Горького, почитая за честь пожать ему руку.
А есть еще статья, где рассказано о приеме, который устроил в честь Горького профессор женского Барнард-колледжа в Нью-Йорке Джон Дьюи, и о том, что администрация заведения распекла его за то, что он пригласил на встречу с «двоеженцем» несовершеннолетних студенток.
Наконец, в поддержку Горького выступил британский фантаст и авторитетный публицист Герберт Уэллс, назвавший устроенный ему афронт «моральным спазмом».
Этими обстоятельствами не в последнюю очередь объясняется мрачный настрой Горького, выразившийся в очерках «Город Желтого Дьявола», «Царство скуки» и «Mob» («Толпа»), названия которых говорят сами за себя.
Предложение Константина Симонова сделать из этого сюжета пьесу никаких последствий не возымело. Можно предположить, что партийные боссы сочли его неприличным. А вот книга Аннабелл Бюкар была экранизирована, причем не кем иным, как выдающимся кинорежиссером Александром Довженко. Картина под названием «Прощай, Америка!» стала его последней, незавершенной работой.
Вот что рассказывает об этом замысле киновед Ростислав Юренев.[12]
«Обязан был сделать…» Об этом — в следующей главе цикла.
Орел в клетке{37}
Снискавший мировую славу, признанный классиком по обе стороны океана советский кинорежиссер Александр Довженко пребывал в начале 1950 года в тяжелейшей депрессии. Вся глубина ее стала понятна лишь недавно, когда по истечении 50-летнего посмертного моратория были изданы в полном объеме его дневники.
Некогда приближенный к вождю, Довженко в январе 1944 года перенес такой сокрушительный удар, от которого не смог в полной мере оправиться до конца жизни. Годом позже он записал в дневнике:
Сегодня годовщина моей смерти. Тридцать первого января 1944 года я был привезен в Кремль. Там меня разрубили на куски, и окровавленные части моей души разбросали на позор и отдали на поругание на всех сборищах. Все, что было злого, недоброго, мстительного, все топтало и поганило меня. Я держался год и пал. Мое сердце не выдержало тяжести неправды и зла. Я родился и жил для добра и любви. Меня убили ненависть и зло великих как раз в момент их малости.
В этот день его вызвали на заседание Политбюро ЦК ВКП(б). На сборище с гневной речью выступил Сталин. Предметом его гнева была киноповесть Довженко «Украина в огне». Даже сегодня это произведение внушает уважение и поражает художественной и политической смелостью. Это была правда, сказанная «с последней прямотой».
Такого вождь не прощал. В его насквозь лживой, демагогической речи содержится превратная, извращенная концепция предыстории войны, но именно эта версия стала непреложной догмой на десятилетия вперед. Автору киноповести были предъявлены тяжкие политические обвинения.
Вождь обильно цитировал сценарий, чтобы затем вытереть об него ноги: