Голливудская Грязь (ЛП)

— Я не страдаю хернёй. Она горячая штучка, я вроде тоже. Между нами только флирт. Если мне захочется трахнуть её, я её трахну. Если я хочу ей симпатизировать, я буду симпатизировать. Если захочу возненавидеть её, я это тоже сделаю. Самое важное здесь – это фильм, и всё, что я делал по отношению к ней, – только для достижения конечной цели. Благодаря этим сценам «Бутылка удачи» будет иметь успех. Ты же сам всё видел.

— Так вот что это? Ты играешь на сердечных струнах маленькой южанки, чтобы получить статуэтку за свой фильм? — взгляд Джастина не отрывался от Коула, сила не покидала его плеч, голос не сдавался, и Коул уважал это. Даже, если ненавидел.

— Никто не играет с сердцем этой девушки. Она не даёт мне и шанса.

Джастин засмеялся, отодвигаясь от стола, и встал, положив руки на его стеклянную поверхность.

— Она защищает себя, Коул. Лучшее, что она может сделать. Чёрт, если бы у меня была киска, то прежде, чем войти в ту же комнату, где находишься ты, я бы поставил на неё стальной замок.

— Она не защищает себя, — сказал Коул, подняв голову, чтобы видеть Джастина, его руки сжались на подлокотниках кресла. Холодность Саммер связана не с этим. А с тем, что ей не нравился Коул, несмотря на влечение между ними.

Но когда он произносил эти слова, обдумывая их в процессе, где-то в глубине его сознания возникло сомнение.

ГЛАВА 84

СЦЕНА 38: РОЙС И ИДА: ЛЮБОВНАЯ СЦЕНА В ДОМЕ РОЙСА

Когда Мэри постучала в мою дверь, я проигнорировала её и осталась сидеть, обхватив руками колени и бездумно нажимая большим пальцем на кнопки пульта. Раньше я удивлялась, зачем в моём трейлере поставили телевизор; у меня не было времени, чтобы бездельничать и смотреть кабельное телевидение. Но теперь поняла. Это сделали специально для нервных актрис в моменты паники, последняя линия защиты для тех, кто испытывал непреодолимое желание скрыться. Мэри снова забарабанила, её изящные маленькие кулачки нанесли впечатляющее количество ударов в запертую дверь. За последние пятнадцать минут телефон на кухне звонил уже третий раз

Я знала для чего эта сцена, понимала, что она нужна, я, наконец, перестала жаловаться и стала большой девочкой, но час пробил. Время настало. И все мои ободряющие речи исчерпали свой потенциал. Я не могу это сделать. И не стану. Нет.

Я крепче сжала колени, когда к хору за моей дверью присоединился новый голос. Его. Прибавила громкость в телевизоре, где судья Джуди катила бочку на какого-то деревенщину, который обещал присмотреть за собакой, но не сделал этого. Пока я бормотала слова одобрения её действиям, чуть не пропустила поворачивающуюся ручку, распахивающуюся дверь моего трейлера, яркий солнечный свет, рассечённый мускулистой мужской фигурой. Мой взгляд упал на гигантскую связку ключей, свисающую с моего замка. Я ожидала чего-то подобного. Это был лишь вопрос времени. Только надеялась, что появится Дон. Или Эйлин. Или кого угодно, но не он.

— Я не буду этого делать, — повторила я, снова уставившись в телевизор, и во всём этом безумии до сих пор тлела надежда, что я не запла́чу.

— Ты должна. Ты подписала контракт, — говорил он, стоя в середине комнаты с повисшими вдоль тела руками и слегка расставив ноги. Дверь за ним закрылась. Первый раз он находился в моём трейлере, который оказался слишком мал для нас обоих.

— В контракте ничего не говорилось о том, что я должна быть голой перед камерой.

— Поправка. В контракте ничего не сказано о том, что ты не должна быть голой перед камерой. Очень важное отличие, и я не виноват, что твой тупой бывший это пропустил.

Для меня наступил ужасный момент слабости, когда моя нижняя губа задрожала, а нервы внутри меня стали рваться, один за другим.

— Пожалуйста, уходи, — голос сорвался на первом же слове, и краем затуманенных глаз я увидела, как Коул придвинулся ближе и со стуком опустился на колени рядом с диваном.

— Саммер, — он говорил тихо и мягко, но я не оглянулась, не доставила ему удовольствия видеть мою слабость.

— Я не буду этого делать. Я не… — уставившись на макушку судьи Джуди, я быстро заморгала. — Меня уже давно никто не видел голой. Кроме… Ну, ты знаешь…, — кроме тебя. Озвучивать этот факт было бы глупо. Я провела ладонью по щеке, мизинец нащупал влагу от непролитых слёз. — И я не собираюсь делать этого сейчас, не перед всеми этими людьми… — слова вырвались чуть ли не со всхлипом, и я замолчала. Задрала подол футболки до подбородка и прижала её к мокрым глазам. Ещё это освещение. Боже, когда нас с ним снимали, там был такой сильный свет, что даже стоя в “Томасвилле”, можно было разглядеть каждую морщинку на наших лицах. Каково это – выйти голой под эти огни?