Голливудские мужья

Джек Питон сидел за рулем зеленого гоночного «Феррари». Он терпеть не мог, когда кто-то садился за руль его машины, и поскольку все гостиничные парковщики об этом его пунктике знали, они с удовольствием предоставляли ему возможность парковать машину самому.

Выйдя из «Беверли-Хиллс», он пружинистым шагом прошел к своей машине, за ним тянулась короткая цепочка туристов из Миннесоты, с камерами в руках они пытались его сфотографировать. Но пока они набирались смелости попросить об этом, он нажал на газ и умчался в солнечную дымку.

По плану у него дальше шел теннис, но на завтрак с Хауэрдом и Мэнноном ушло много энергии, и махать ракеткой сейчас не хотелось. Прямо из машины он позвонил партнеру и перенес встречу назавтра. Потом набрал номер Клариссы в студии, но ему сказали, что поговорить с ней сейчас никак нельзя – идут съемки.

У светофора девушка в белой машине с откидывающимся верхом прокричала ему:

– А я вас знаю!

Не без смущения он улыбнулся в ответ. Тот факт, что каждая собака знает его в лицо, не доставлял ему удовольствия, в отличие от Мэннона, который в своей славе просто купался, или от Хауэрда, который к такой популярности стремился всей душой. Когда Хауэрд стал во главе «Орфея», он, радуясь, как ребенок, пришел в ресторан «Мортон» и занял самый лучший столик, выперев оттуда двух известных киноактеров и довольно важного продюсера.

Три Покорителя. Да, им покорилось многое. А когда-то делили втроем крохотную квартирку и вынашивали честолюбивые замыслы. И все трое пробились на самый верх. Он был горд их достижениями.

Он медленно подкатил к отелю «Беверли-Уилшир», где жил в номере на крыше. Ему нравилась необременительность жизни в гостинице, это лучше, чем нести какие-то обязанности по содержанию квартиры или дома. Так он считал себя свободным.

Кларисса арендовала дом в Бенедикт-Каньоне, и он проводил там много времени. Часто он подумывал о том, чтобы снять на лето местечко где-нибудь на берегу. Не в Малибу – там не будет прохода от знакомых. Скорее подойдет Пойнт-Дьюм или Транкас. Эта мысль была ему по вкусу. А что, уйти на все лето в подполье и проваляться на пляже. Да и Хевен, очень может быть, захочет приехать и позагорать с ним.

Кларисса от этой идеи была не в восторге. Она – человек городской, пыль, запахи, толчея – это ее стихия. Она всегда жаловалась на Лос-Анджелес – разве его можно сравнить с Нью-Йорком? А на пляж ее вообще никаким калачом не заманишь.

Они познакомились в Нью-Йорке, на вечеринке по сбору средств для кампании какого-то сенатора-демократа; как выяснилось впоследствии, она с ним спала. Их встреча не возымела особенных последствий, если не считать, что сенатора она списала в тираж и перебралась в постель к нему. После этого они стали изредка встречаться, всякий раз преследуемые неистовыми искателями сенсационных снимков, фотографами-папарацци. Это продолжалось месяца два.

Когда Кларисса появилась в его программе, поначалу это сочли крупным событием, потому что в телешоу она никогда не выступала. Промучившись с ней час перед камерами, он понял, в чем причина. Она была трудной гостьей, и он пожалел, что пригласил ее. Его шоу «Лицом к лицу с Питоном» предполагало живую перепалку, интересный обмен мнениями между Джеком и гостем его часовой программы. Ему хотелось, чтобы зрители, просидевшие этот час у телевизора, узнали о попавшем под обстрел госте что-то новое, проникли в его внутренний мир. Про Клариссу они не узнали ничего. Она была блестящей актрисой, но никуда не годной собеседницей.

Программа «Лицом к лицу с Питоном» неизменно получала самую высокую зрительскую оценку вот уже шесть лет. Она выходила в эфир раз в неделю по четвергам, и у него оставалось достаточно времени для другой работы. Пять лет назад он создал собственную телекомпанию, на которой делались документальные программы на серьезные и важные для общества темы. Он был кем-то вроде художественного руководителя этой студии.

Джека не совсем устраивало то, каким его видят зрители. Ему хотелось, чтобы его принимали всерьез, но для этого он был слишком красив. Свою роль играла и репутация покорителя женских сердец. Разрушить стереотип было трудно, но он старался.

Хауэрд Соломен разъезжал на золотистом «Мерседесе 500». Он стоял, точнее, переминался с ноги на ногу под портиком отеля «Беверли-Хиллс» и ждал, когда гостиничный слуга подгонит машину.

Хауэрд не вышел ростом, и это была его вечная боль и мука. Он едва дотягивал до пяти футов и шести дюймов, хотя, когда надевал сделанные на заказ в Европе туфли со скрытыми подпятниками, ему удавалось добавить целых четыре дюйма, и выходило пять футов десять дюймов – с таким ростом уже можно жить. Но когда он одевался неофициально или щеголял в спортивном костюме и адидасовских кроссовках, подпятники исключались. Пока. Вообще-то Хауэрд уже озадачил своего обувщика из Лондона.