Голод

Они обнялись и долго стояли так. Два узловатых дерева на ветру, а чуть в стороне – я, которой предстоит сыграть роль пилы. Руар поймал мой взгляд через ее плечо и смотрел мне прямо в глаза – так, как мне когда-то нравилось, когда я знала, что в его власти снова отвести взгляд. Его тело сотрясалось от смеха, страх позабыт. Его руки скользнули по одежде Бриккен. Портрет кого-то другого. Поддельный Руар – тот, кто занял его место. Она убрала его руку и хотела уйти, но Поддельный Руар поплелся следом с набухшими брюками и непристойными мыслями. Он прошел совсем рядом, не тронув меня. Мой взгляд заметался. Сейчас совсем близко. Тонкая блестящая ниточка, связывавшая его с жизнью, натянулась, вот-вот разорвется. Настанет ли уже тепло в тот день, когда он умрет, или это произойдет еще до наступления весны? Внутри у меня все похолодело. Овчарка подняла голову, и мы с ней долго смотрели друг на друга.

Помню очень пожилого человека в постели – ему никак не меньше девяноста, он улыбается, когда я вхожу в комнату. Его могучими руками построен весь второй этаж дома. Эти большие мозолистые руки прикасались ко мне. Под рубашкой таится трепетное сердце. Тело отказывается служить ему, но душа не сдается. Я смотрю на его руки, лежащие поверх одеяла. Много лет прошло с тех пор, как он держал в своей руке пухленькую ручку ребенка в лесу. Обнимал меня. Но мозоли на ладонях остались – как воспоминания. Когда я беру его руку в свою, то ощущаю ее тепло, и мы с ним соприкасаемся лбами.

Это воспоминание я точно придумала, потому что такого не случилось. Это мгновение зависло во времени. Руар не стал этим благообразным стариком. От него осталась одна тень. Он забывал мыться. Постоянно находился в движении, царапал ногтями одеяло, лежавшее у него на коленях, тревожно бродил из комнаты в комнату в поисках чего-то, когда память превратилась в лохмотья. Иногда описывался, не замечая этого. Сидел среди резкого запаха с мокрыми холодными бедрами. Бриккен мыла и переодевала его, а он все больше отдалялся от нас. Все медленнее подносил вилку ко рту. Я тоже двигалась все медленнее, осознавая, что момент настает. Я сказала ему об этом.

– Конец приближается.

Так я сказала.

Он посмотрел на меня кошачьим взглядом.

– Как сможет мое сердце биться в тот день, когда перестанет биться твое? – спросил он.

«Это твое сердце остановится».

Так я подумала, но вслух ничего не сказала.

Чуть позднее он в растерянности стоял в прихожей, держа в руке свои ботинки.

– Не оставляй меня здесь! – сказал он. – Забери меня домой!

Он вцепился в мою руку выше локтя – так крепко, что я едва сумела вырваться. Позднее в тот день я остановилась в дверях кухни и посмотрела на него – он сидел с пустым взглядом над тарелкой с несъеденным обедом.

«Это я: Кора. Ты стал совсем стар, и мы не знаем, сколько тебе осталось. Можно, я убью тебя?»

Само собой, вслух я ничего не произнесла. Попыталась встретиться с ним глазами, но он смотрел вниз. Наверное, рылся в своих воспоминаниях. Нет, все равно ничего не выйдет. Воспользоваться таблетками я не смогу. Мне вспомнились слова врачей в больнице, сказанные давным-давно.

– Мы всегда берем анализ крови – на всякий случай.

Так они сказали.

Иногда он забывал закрыть рот, и оттуда выпадали кусочки тушеной картошки. Не мое дело – наклоняться вперед и вытирать ему подбородок, так что я посмотрела на Бриккен, но она была занята другим делом. Я видела, как еда вытекает наружу, капает в тарелку, на стол. Небольшой кусочек жаркого упал на его фланелевую рубашку, как случалось с Бу, когда он был маленьким. Мой Бу, он так любил дедушку. Я отвела взгляд.

В конце концов, его забрал туман в голове. Туман и я. Моя трусость спасла нас обоих. В тот день Бриккен протирала кухонные шкафчики, я пришивала пуговицы, а Поддельный Руар читал газету, как будто слова что-то значили. В кухне повис легкий запах человеческих испражнений, я отвернулась всем телом. Я занималась своими делами, повернувшись спиной к миру, когда он стал лапать меня на глазах у Бриккен.

Схватил меня за грудь.

Сжал своими теплыми руками.

Мое терпение лопнуло.

Казалось, мне дали под диафрагму. Содержимое желудка поднялось до самого горла – мне показалось, что меня сейчас вырвет. Заметила ли Бриккен? Узнает ли об этом Бу в своем Лулео и что он скажет? Передо мной встала картина – он стоит на площади в плотном кольце людей, и все показывают ему средний палец.

– Твоя мама спала с твоим дедушкой! – говорили они. – Тьфу, какая мерзость!

Что-то скреблось под блузкой. Материнское сердце, хотя и разбитое. Что теперь будет? Что будет со мной? Мне придется уехать? Что обо мне скажут?

Вырвашись, я поспешила вверх по лестнице. Тяжелые шаги, слезы на глазах. От моих мыслей несло затхлостью, как от застоялой воды. Я плюхнулась на жесткий шаткий пуфик у двери спальни и закрыла голову руками. Когда незримый волкодав улегся у моих ног, я одними глазами подала ему сигнал.

Натягивай лук.