Голод

В ту ночь я лежала без сна. Даг снова приставал ко мне, едва придя домой – лез обниматься прямо с порога, сперва мне удалось от него отделаться, но когда мы легли в постель, он снова начал ласкаться и тискаться. Все стало мокрым и липким, когда он перекатился на спину, я поменяла простыню на своей стороне кровати. Потом лежала, широко раскрыв глаза, а вокруг стояла огромная безмолвная чернота, словно пропасть с бархатным дном. На следующий день я крутилась при ярком весеннем свете, занимаясь делами, и тосковала по тьме. Невидимые при свете дня следы ногтей, мокрые глаза, когда я моргала. Словно жизнь моя проходила на дне колодца. У Бу болел животик, он описал все свои пеленки, не мог заснуть, мыши на чердаке кричали и топотали. Клейкая грязь на подошвах, внести еду, вынести мусор, лето прошло мимо, осенняя слякоть, корзина с дровами туда-сюда по двору. Постоянно появляющаяся новая грязь на полу в прихожей от замызганных сапог. Сюда я пришла, чтобы остаться. Я смотрела на свои ноги и на свадебный портрет. Со стены на меня глядели радостные лица. Я уставилась в глаза Дагу на фотографии, но он даже не поморщился. Не знал, кто я. Проклятая фотография.

В конце концов я провалилась в пропасть.

Охватив себя руками в кровати, подтянув ноги к подбородку, словно еж. Кошка наверняка расселась на моем стуле. А что если я перестану дышать? Поплачет ли кто-нибудь обо мне? Я увидела перед собой, как качаются на ветру золотые кроны деревьев возле моего дома, вспомнила, как по вечерам в кухне передо мной ставили на стол горячую еду – и мне не приходилось носить, чистить, варить, сушить и убирать. Я лежала неподвижно, даже когда плакал малыш Бу.

Бриккен поднялась ко мне, желая смягчить, сделать жизнь выносимой.

– Как у тебя дела, Кора? – спросила она.

Словно хотела услышать ответ.

– Хочешь, испеку тебе сахарный кекс?

Ее забота отскакивала от меня, как от стенки горох. Бриккен загрохотала чем-то у окна.

– Немного света и свежего воздуха, – продолжала она. – Это пойдет тебе на пользу.

Мне хотелось врезать ей мухобойкой, но вместо этого я крепко зажмурилась, стиснула зубы и мысленно отключилась от нее. Вот здесь, в четырех стенах – лучше бы я жила в яме в земле. Кожа стала липкой, холодок из подвалов Норрфлю подбирался ко мне, но на вопрос Бриккен я ответила, что у меня, наверное, сердце. По ее лицу я поняла, что она мне не поверила.

В комнате стало пусто, когда она ушла, унося на руках Бу. Руар и Даг были на работе. Иногда я ждала. Никто не пришел.

Последнюю попытку я предприняла сырым вечером (как?) в конце сентября, когда Руар, перевернув последнюю порцию земли на огороде, вытер лоб тыльной стороной ладони. Я переоделась в чистое, надела тапки и сошла вниз. Он заслонил глаза рукой от солнца, когда я прошагала через двор к спиленной иве. Бриккен уже стояла, держа наготове стакан с красным соком, трясогузки готовились кинуться искать насекомых, едва он отойдет. Лицо у него сияло – умей я рисовать, нарисовала бы его на фоне леса размашистыми движениями кисти. Он выпил сок. Я видела, как он глотает. Стакан опустел, рука Руара прикоснулась к руке Бриккен, когда он протянул его ей. На меня они не обращали внимания. Взяв садовую лопату, я вытерла влагу со щеки. Руар не торопился, не сразу обернулся ко мне.

– Приятно видеть, что ты снова на ногах, Кора. Всю жизнь проспать не получится.

Что ему известно? Протертый тряпкой кухонный стол, сборник кроссвордов с круглой отметиной от кружки кофе и шариковая ручка. Сквозь тапки к моим ногам подбиралась сырость. Через пару месяцев придется зима с темнотой и холодом. Я буду носить две пары носков, но в целом буду такой же и делать то же самое. Теперь всегда будет повторяться одно и то же, год за годом.

Позади Руара торчал серый тощий труп дерева.

– Уберем эту палку, – сказала я.

– Нет, – ответил Руар.

Отвернувшись от меня, он прошел по черной садовой земле и снова занялся своим делом.

Я пыталась. Разводила ноги для Дага, убиралась, носила, готовила еду, убирала после еды, ухаживала за ребенком. Я предлагала. Я была обычной.

Никто не хотел.

Всем было без разницы.

Меня охватила какая-то невероятная усталость. В тот момент я уволилась из жизни, оставив ее позади, бросила лопату, где стояла, и ушла прочь. Сосны по другую сторону забора против света казались черными.

Еще не все решено.

Если начнется дождь, ничего не выйдет. В этом случае мне придется вернуться.

Дождя не было. Никто не попросил меня остаться. Я шла все дальше в лес, в сторону озера на полпути к Рэвбакке. Шла туда, где росли орихидеи, за деревьями открывался черный глаз воды, в ветвях притаилась неясыть. Остатки истлевших прошлогодних листьев смешивались у моих ног с только что опавшими. Поверхность воды блестела, как острие топора. Но тут же налетал ветер, изменял отражением в воде, стирая его контуры.