Голод. Дилогия

– Кто же поляну поперек пересекает? – удивился Марик. – Ты, парень, петлять, конечно, мастер, но только если хотел меня запутать – к потаенной тропе напрасно вывел. Справа она.

– Но почему справа? – начал терять терпение Насьта. – Ты выкладывай, баль, как угадал! Может быть, ты мне слабое место крепости нашей подскажешь!

– Так крепости или околицы? – поднял брови Марик и почесал напомнивший о себе пустой живот. – Я не воин пока еще, чтобы слабые места у крепостей выискивать. Да и какая тут крепость? Так… Воротца. Засадка человечка на три-четыре. Один должен в самой ичче хорониться, второй на дубе, остальные – где угодно. Хоть справа, хоть слева, хоть впереди. Хотя я бы одного поодаль спрятал. Ему же по-всякому в деревню реминьскую бежать придется, кричать, что не сумел сын кузнеца Уски – Насьта потаенную тропу от врага спрятать! Ты не смотри так, ремини, я с твоим племенем тягаться в знании леса не стану, о вас по всей Оветте слава идет, только вот заросли иччи просто так сухими не бывают. Даже если и померзнут кусты в крепкую зиму, об эту пору зеленые побеги уже на локоть от корня ветвятся! Опять же птицы шумят, а над дубом ни взлета, ни посвиста. Вот и стрекотунья над поляной вьется, а она днем по коре ползает, жучков собирает. А прямо… Больно уж дорога открытая… Мне мой наставник говорил, что распахнутые ворота опасней запертых. Не поскупились, думаю, твои сородичи на прямой тропе на ловчие ямы да хитрые западни? Но и это не главное.

– А что же главное? – прищурился Насьта.

– Гнилью могильной из-за иччи тянет, – жестко сказал Марик. – Неспроста это, парень.

Когда еще птиц баль слушал, подумал, что падаль лесную в кустах призрело, но ветром повеяло, и запах подсказал: другой мертвечиной пахнет – той, к которой живность земляная полакомиться уж не поспешит.

– Ну веди тогда меня сам, коли такой чуткий, – побледнел Насьта.

– Ну пошли… тогда, – бросил через плечо Марик, проходя мимо толстяка.

Трех десятков шагов не дошел Марик до раскинувшего ветви дуба. Уже разглядел, как можно колючку у ствола миновать, когда у самых ног блеск какой-то глаз резанул и захотелось немедленно развернуться. Направо ли, налево – только уйти в сторону, словно лихо какое путника впереди поджидало. Остановился баль. Руку раскрытой ладонью протянул за спину, дал знак ремини замереть. Уронил на носок копье, прижал его к траве поперек хода, повернулся к дубу, поклонился, по вдолбленным Лирудом в память реминьским обычаям, невидимому наблюдателю, поочередно коснулся ладонями лба, плеч, скрестив руки на груди, коленей – и, не выпрямляясь, присел. К траве пришлось голову наклонить, чтобы снова блеск разглядеть. Полоса протянулась поперек поляны. Сначала баль подумал, что обрывок паутины повис между травинами, потом пригляделся – нет. Ни паутины, ни какой другой лесной снасти в траве не было. Скорее, прошел по упругой траве незнакомец и протянул за собой веревочный конец, смоченный сверкающим зельем. Вот чудак! Ему бы с таким настоем зеркала из плоских камней да деревяшек ладить, а он траву красит да настроение путникам портит!

Протянул Марик ладонь перед собой, за четверть локтя от полосы почувствовал, как пальцы закололо, подал руку вверх – и перестал иголки ловить в двух локтях над травой. Что ж, опасности никакой. А полосу сильный чародей ставил: от амулетов, что деревенский колдун заговаривал, не щипало – так, пальцы чуть-чуть зудели, а когда внук старосты выпросил у колдуна сильнейший наговор на хромоту да в сапог Марику, недругу своему, засунул – тот лишь чихнул пару раз. Зато потом, когда злоумышленник в собственный сапог заговоренный кусок кожи заполучил, тут же внук старосты сам ногу сбил, месяц потом босиком ковылял. Не на это ли намекал Лируд, когда чутье подопечного упоминал?

– Чего там? – недовольно осведомился из-за спины Насьта.

– А кто его знает, – пожал плечами Марик. – Я ж не колдун, чтобы насторожи чужие расплетать. Полосу кто-то по траве провел. Зачем – не скажу, но, чтобы сигнал охране не дать, на два локтя прыгать придется. Или это для отвода глаз наколдовано?

– Полосу, говоришь? – засопел Насьта. – Прыгать придется? Нет там никакой полосы, а если и есть, глазом ее не возьмешь! Тот, кто ставил, и то не разглядел бы глазом! А ты увидел – и не колдун при этом?

– Сомневаешься? – понял Марик. – Что ж, сомневайся. Только я-то ни развеять, ни подтвердить твоих сомнений не могу. Ты лучше спроси об этом у того, кто тебя на встречу ко мне послал. Или он полосу эту и ставил?

– И спрошу! – сжал губы ремини и заторопился к дубу – напролом, через полосу, только крикнул на ходу кому-то: – Ситка! Что там у тебя? Чем воняет? Опять, что ли…

Ичча начиналась не от самого ствола, а за полтора локтя, но темная кора могучего дерева создавала ощущение, что прохода нет. Впрочем, его и в самом деле не было, потому что, перешагнув бугрящиеся над землей корни, Марик попал в узкий, шириной в два локтя, коридор, который явно только что перегораживался несколькими срезанными и связанными между собой кустами все той же иччи.