Голод. Дилогия

Она не успела научить Лека щелканью пальцами. Впрочем, у него остался хороший учитель, который когда-то многому научил и Айру. У нее было меньше года до того момента, когда должно было открыться, что она не собирается умирать от магии шаманов, и она сполна воспользовалась этим временем, тем более что Лек вовсе перестал появляться в особняке, довольствуясь вестями о подрастании сына от верного Зееса. Последний раз Лек появился у нее вместе с тремя магами из Суррары на следующий день после того, как она сняла с него заклятие. К Айре колдуны зашли в последнюю очередь – она почувствовала их силу, холод и презрение, но не смогла их прощупать глубже, потому что замкнула себя и Тира в прочную раковину. Искрящихся глаз колдунам оказалось недостаточно: на их лбах сияли золотые диски. Они осмотрели Айру, с ее изможденным и разбитым ударом Лека лицом, со смесью отвращения и разочарования, а она узнала узор, который следил за ней, когда она стояла у переката с можжевеловой палкой в руках. Теперь это кружево висело над каждым из колдунов, но услышать голоса утраченной святыни не могло: слишком толстый слой крови покрывал его. Крови и пыли, потому что осколок так и продолжал валяться под ее ложем. «Всякой крови или только моей крови?» – вдруг подумала Айра, поймала взгляд Лека и ужаснулась: столько отвращения и ненависти горело у того на лице.

– Слишком многое я ему сказала, – прошептала она сама себе, когда дверь за визитерами закрылась, и добавила: – Или слишком многое он сказал мне. Как я могу судить его, если ворожба над его матерью принесла ему такую боль? А что, если она вывозила в грязи его сердце?

Вспомнила Айра о боли, и боль накатила на нее. Не та, которая рвет на части плоть, а та, что хватается точно за сердце, выдавливая слезы даже из сухих глаз. Тир помог справиться с этой болью, потому что он сам был теперь сильнее любой боли, равняясь самой большой радости.

Айра не успела научить Лека щелканью пальцев, но многому научилась сама. За месяцы, прошедшие с рождения Тира, она, как сказала Чая, не только превратилась в степную кошку, но и перестала проигрывать в схватках и Зие, и даже самой черной искуснице. Правда, редко ей удавалось схватиться с Чаей, потому что именно той Айра доверяла ребенка, но, когда Тир засыпал в большой плетеной корзине, накрытой меховым одеялом, Чая никогда не отказывала Айре в нелегкой науке. Она единственная, кто, не побеждая Айру, не позволял побеждать и себя. Вертлявую и быструю Зерту оказалось легко взять, демонстрируя еще большую быстроту и верткость. Конечно, ей можно было бы уступить, подставившись под тонкую стрелу, которую сестра Лека всегда готова была выдуть из длинной трубки, но это оружие трудно было применить в быстрой схватке, а тайного удара Айра пока не опасалась. Айдара смотрела на размахивание палками с усмешкой и в схватки не вступала. Ноя перестала скрещивать деревянный клинок с Айрой, когда та спросила, не проходила ли она обучения в храме Сето. Только Зия настойчиво рвалась все-таки доказать Айре, что ее очередная победа не более чем случайность.

– Точно такая же, как смерть Даеса и Санка, – неизменно отвечала Айра и возвращалась в комнату, которая все больше казалась ей узилищем. Каждый вечер она кормила и укладывала Тира и погружалась в то неизведанное, что досталось ей от Ярига и так и не было еще испробовано в полной мере. С другой стороны, разве выдержала бы она хоть что-то, произошедшее с нею, если бы не долгое дыхание Сурры, что удалось забрать у отца? Вот только невидимая петля на горле по-прежнему сбивала дыхание, не давала окунуться в принадлежащую ей силу, и волокла по поверхности хеннского бытия, как волочится за рыбацкой ладьей загарпуненный и едва живой дельфин.

За узкими окнами то лил дождь, то шуршали облетающие с седых деревьев листья, то завивал вихрями снег. Айре уже начинало казаться, что нет в Оветте столь же оседлого народа, как хенны, и что вскоре сама Радуча вслед за жителями лишится привычного имени, когда что-то начало меняться. С началом второй весны в Дуиссе Айра почувствовала тревогу, напоминающую удушье перед проливным дождем. На улицах удвоилось количество хеннов, замелькали не только красные, но и белые, желтые, зеленые лоскуты на шлемах степняков. Оживился Зеес, удвоив громкость и частоту ругани, к тому же он запретил Айре спускаться во двор, начав там гонять свою сотню, заставляя разжиревших воинов поднимать тяжести и натягивать тетиву тугих луков. Да и охраняющие или стерегущие Айру подопечные Зии стали раздражительны и грубы, словно Айра снимала у них комнату и изрядно задолжала за проживание. Только Чая оставалась прежней и однажды сказала Айре негромко:

– Ты – мать. Это важнее многого, девка.

– Почему ты мне это говоришь? – Айра пыталась разглядеть за блеском темных глаз что-нибудь кроме спокойной уверенности.