Голод (пер. Химона)

Придя домой я тотчасъ обратился къ хозяйк и попросилъ у нея лампу. Мн чрезвычайно важно имть на эту ночь лампу; драма уже цликомъ сложилась въ голов, и я надюсь, что къ утру она значительно подвинется впередъ. Я изложилъ свою просьбу въ крайне смиренномъ тон, такъ какъ замтилъ на ея лиц недовольную гримасу при моемъ приход. — Моя необыкновенно удачная драма почти готова, — сказалъ я;- недостаетъ только нсколькихъ явленій;- и я намекнулъ, что она попадаетъ на сцену. Если она окажетъ мн теперь эту большую услугу, то…

Но у ней нтъ лампы. Она подумала, но не могла вспомнить, есть ли у нея гд-нибудь лампа. Если я подожду до двнадцати часовъ, то тогда я могу взять кухонную лампу. Но разв не могъ бы я купить себ свчку?

Я помолчалъ. У меня не было десяти ёръ на свчку, и она прекрасно это знала. Опять неудача. Кухарка сидла въ комнат, а не въ кухн. Лампа, значитъ, и не зажигалась. Я сообразилъ все это, но ничего не сказалъ.

Вдругъ кухарка обратилась ко мн.

— Вы возвращаетесь, кажется, изъ дворца? Вы были тамъ на обд? — И она громко засмялась своей шутк.

Я слъ, досталъ свои бумаги и попытался кое-что написать. Я положилъ листы на колни и сталъ пристально смотрть на полъ, чтобы не развлекаться. Но ничего не помогало; я не двигался съ мста. Въ комнату вошли об маленькія двочки и начали возиться съ кошкой, больной, облзлой кошкой; когда они дули ей въ глаза, глаза сочились, и вода стекала по морд. Хозяинъ и нсколько постороннихъ сидли за столомъ и играли въ азартную игру. Одна лишь хозяйка была, какъ всегда, прилежна и что-то шила. Она прекрасно видла, что я не могу работать въ такой сует, но она нисколько не безпокоилась обо мн; она даже улыбнулась, когда кухарка спросила меня, былъ ли я во дворц на обд. Все семейство было враждебно настроено по отношенію ко мн, нужно было только, чтобы я предоставилъ свою комнату другому, и теперь со мной обращались, какъ съ чужимъ. Даже кухарка, маленькая плоскогрудая уличная двченка, съ завитками на лбу, вечеромъ потшалась надо мной, когда я получилъ свой бутербродъ. Она по нскольку разъ спрашивала, гд я обыкновенно обдаю, она никогда еще не видла, чтобы я отправлялся въ ресторанъ.

Ясно, что она прекрасно знаетъ о моемъ ужасномъ положеніи я находитъ въ этомъ удовольствіе.

Все это я отлично сознаю и уже не въ состояніи написать ни одной реплики для своей драмы. Нсколько разъ я начинаю, но напрасно; въ голов у меня какъ-то страшно шумитъ и мн приходится бросить работу.

Я сую бумаги въ карманъ.

Кухарка сидитъ передо мной, и я смотрю на нее, на ея узкую спину, на недоразвитыя плечи. Съ какой стати она меня высмиваетъ? Если я даже и вернулся изъ дворца, что же дальше? Послдніе дни она пользовалась всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы высмять меня — если я, напримръ, спотыкался на лстниц или зацплялся за гвоздь и рвалъ платье. Еще вчера она собрала клочки разорваннаго плана моей драмы, который я бросилъ въ передней, и прочла ихъ въ комнат, чтобы посмяться надо мной. Я никогда не оскорблялъ ее и никогда не просилъ ее даже о какой-нибудь услуг. Напротивъ, по вечерамъ я самъ стлалъ постель на полу, чтобы не обезпокоить ея. Она высмивала также и то, что у меня лзли волосы. По утрамъ въ умывальномъ тазу оставались волосы, и она потшалась надъ этимъ. Мои сапоги были совсмъ плохи, въ особенности тотъ, который перехалъ извозчикъ. — Да сохранитъ Богъ васъ и ваши сапоги! — говорила она. — Посмотрите, это настоящая собачья конура! Положимъ, она была права: сапоги, дйствительно, износились, но въ данную минуту я не могъ купить себ другихъ.

Пока я размышлялъ о непостижимой злоб кухарки ко мн, двочки стали сердить старика, лежавшаго на кровати; он прыгали вокругъ него и были очень увлечены своей игрой; у нихъ у каждой было по соломинк, которую он совали ему въ уши. Нкоторое время я смотрлъ на это не вмшиваясь. Старикъ пальцемъ не шевелилъ въ свою защиту, онъ только смотрлъ на своихъ мучителей свирпыми глазами и моталъ головой, чтобы освободиться отъ застрявшихъ въ ушахъ соломинокъ.

Это зрлище волновало меня, я не могъ отвести глазъ; отецъ оставилъ карты и началъ также смяться надъ старикомъ; онъ даже обратилъ вниманіе своихъ партнеровъ на эту забаву. Но почему старикъ не шевелился? Отчего онъ не оттолкнетъ рукой дтей? Я сдлалъ шагъ по направленію къ кровати.

— Оставьте, оставьте его, — сказалъ хозяинъ, — онъ разбитъ параличомъ!

И, боясь, чтобы мн не указали ночью на дверь, просто изъ страха возбудить неудовольствіе хозяина, я молча вернулся къ своему прежнему мсту и спокойно слъ. Къ чему терять пріютъ и бутербродъ, суя свой носъ въ чужія семейныя дла. Пожалуйста, безъ глупыхъ выходокъ изъ-за какого-то полуживого старика. Мн и такъ уже было тяжело.