Голодная дорога

Пока я шел по улице под неусыпным оком безжалостного солнца, я видел голых детей, изможденных стариков с венами, набухшими на лбу, и мне стало страшно от чувства, что нет на земле места, где можно укрыться от тяжести этого мира. Всему были нанесены жестокие раны. Везде были эти безнадежные хижины, лачуги, покрытые ржавым цинком, мусор на улицах, дети в лохмотьях, голые маленькие девочки, играющие в песке со смятыми консервными банками, необрезанные мальчики, прыгающие вокруг, издавая звуки автоматной очереди, воздух, вибрирующий от ядовитого жара и испарений воды из гниющих канав. Солнце обнажило реальность нашей жизни, и все выглядело таким горьким, что чудом казалось то, что люди могут еще понимать и заботиться друг о друге.

Я прошел мимо дома, где кричала женщина. Вокруг ее комнаты собрались люди. Я подумал, что ее избили громилы, но узнал, что она уже три дня и три ночи как не может родить. Я задавал слишком много вопросов, и взрослые, увидев, что я еще совсем мальчик, прогнали меня. Я пошел дальше в своих скитаниях, не зная ничего, кроме того, что я хочу увидеть Маму. Каждая торговка, попадавшаяся мне, казалась мне Мамой. По пути было так много торговок и все они продавали одни и те же вещи, что я не мог понять, как Мама может что-то продать в этой пыли под этим солнцем.

Я шел уже долго, дорога жгла мне ступни, в горле у меня пересохло, и голова раскалилась, когда я дошел до рынка. Везде стояли столики с товарами. Воздух наполняли запахи и ароматы рынка, пахли подгнившие овощи, свежие фрукты, сырое мясо, жареное мясо, пахучая рыба, перья диких птиц и чучела попугаев, плавали запахи жареной кукурузы и свежеокрашенных одежд, коровьего навоза и арабской парфюмерии, ростки перца обжигали глаза и щекотали ноздри. И сколько было здесь запахов, столько же было голосов, громких и сталкивающихся в воздухе. Женщины с подносами больших сочных помидоров, ведер с гарри или с кукурузой, или с семенами дыни, продававшие разные безделушки, пластиковые ведра и крашеные одежды, мужчины, продававшие коралловые украшения, деревянные расчески и панцири черепах, веревочные жилеты, штаны из хлопка и тапочки, женщины с москитными угольками, магическими зеркальцами любви, лампами-молниями, листьями табака, с образцами одежд на столиках, поставленных рядом с торговцами свежей рыбой, и все теснилось друг к другу, заполняя любое свободное место, громоздясь в фантастическом беспорядке. Отовсюду звучала брань, сборщики ренты ругались с женщинами, возчики тележек кричали людям, чтобы те убирались с дороги, а маламы* с козлами на привязи молились на белых матах, склоняясь под солнцем, перебирая свои четки. Земля промокла от грязи и раздавленной еды, вокруг бегали почти голые дети. Женщины были одеты в выцветшие юбки и грязные блузки; страдальческие лица торговок были похожи на мамино, и их голоса были сладкие и грубые одновременно: сладкие, когда надо было привлечь покупателей, грубые, когда ругались. Я шел по рынку, сбитый с толку этим многоголосьем, ведь каждый из голосов мог быть голосом Мамы, а каждое из лиц могло быть ее лицом, и я видел, что мамины усталость и жертвенность были не только ее, но и всех женщин на этом рынке.

* Малам — грамотный, образованный человек; учитель.

На перекрестке путей разыгралась драка. Мужчины кричали, столики были перевернуты, лаяли собаки, палки свистели в воздухе, воняло рыбой и летали скопища мух. Столько мух я нигде еще не видел, и было странно, что я их не вдыхаю. Я шел от столика к столику, и моя голова едва доставала до разложенных товаров, иногда я утыкался глазами в мертвые глаза рыбины, в ведра, где большие крабы и гигантские омары запутались в неразберихе клешней, в корзины, где меч-рыбы и угри били хвостами по алюминию. Я везде искал Маму, пока мои глаза не стали болеть от разнообразия предметов, и голова не начала кружиться от напряжения. И затем, когда солнце стало клониться к вечеру, мной овладела странная паника. В хаосе мироздания я не мог увидеть ни одного знакомого лица. Но внезапно, в чередовании света и темноты, я везде стал видеть Маму. Я видел, как она корчится на подносе с угрями. Я видел ее среди черепах в пластиковых ведрах, на амулетах у продавщиц магических товаров. Я видел ее на всем рынке, под странными навесами, в ветре, который нес с собой древесный дым и запахи рисовой сечки; я чувствовал ее везде, не в силах разгадать загадку лабиринтов этого рынка, где одна дорога ведет к тысячам новых лиц, каждое из которых выражает голод так, как свойственно только ему.