Голодная Гора

- Нам было так хорошо, мы были счастливы, - сказала Молли. - Нам больше никто не нужен.

Она начала плакать, как маленький ребенок, совсем не так, как плачут пятнадцатилетние девушки. Кити подбежала к ней и встала рядом. Хэл ничего не говорил. Он неотрывно смотрел на отца.

- Она удивительная женщина, - говорил Генри. - Такая умная, деятельная. Все на свете умеет. Я слишком долго не занимался делами, и у нас все запущено: прислуга, мисс Фрост да и вы тоже. А теперь ваша мачеха возьмет дела в свои руки и наведет порядок. Если вы хоть немного меня любите, то должны радоваться случившемуся. Вы ее скоро оцените, я это знаю. Вы не можете себе представить, как много она уже для меня сделала.

Мачеха... Хэл продолжал смотреть на отца.

- Вас с Кити не было в комнате, когда я объявил Молли, - продолжал Генри, чувствуя на себе взгляд сына. - Я женился на мисс Прайс, это было две недели тому назад, в Ницце. Она была для меня таким прекрасным другом. Когда-нибудь, когда вы будете постарше, я расскажу вам об этом. А теперь я вас прошу оказать ей радушный прием в знак признательности за все то, что она для меня сделала. Молли, судя по всему, не слишком довольна тем, что произошло, и я никак не могу понять, почему. Ведь это совсем не значит, что я буду любить ее меньше, чем раньше.

Молли продолжала плакать, теребя в руке носовой платок. Глаза у нее покраснели и распухли.

- Пойди наверх, - велел ей Генри в полной растерянности. - Если Аделина увидит тебя в таком виде, ей покажется странным, что у тебя заплаканные глаза. Боже мой, хорошенькую встречу вы мне устроили. Как я жалею, что не остался в Ницце.

Он стал шагать взад-вперед по комнате.

- Значит, она всегда будет здесь жить? - спросила Кити. - Потому и привезла так много сундуков?

- Разумеется, она будет жить вместе с нами, - раздраженно сказал Генри. - Она теперь миссис Бродрик. А вы можете называть ее Аделиной.

Молли выбежала из комнаты. Хэл слышал, как она бегом поднялась по лестнице, а потом захлопнула дверь своей комнаты. Кити вышла следом за ней. Хэл чувствовал себя ужасно. Они с отцом остались в комнате одни. Наверху было слышно, как волочат по полу сундуки, как переговариваются между собой слуги. Маленькие золотые часы на каминной полке быстро и четко отсчитывали секунды.

- И все это ради вас, для вашей пользы, - повторил Генри. - Вы должны попытаться это понять. Девочкам необходимо общество образованной и хорошо воспитанной женщины. От мисс Фрост в этом отношении нет никакого толка. С тобой, конечно, все иначе, ты в основном будешь в Итоне, но ведь существуют и каникулы. Помимо всего прочего, человеку плохо жить в одиночестве. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне...

Он не договорил. Конец предложения повис в воздухе. Что он делает? Взывает к четырнадцатилетнему подростку в поисках сочувствия и понимания, к мальчику, который просто не в состоянии представить себе, что он пережил за эти годы. Бесплодные дни, бессонные ночи, которые нельзя забыть, невозможно вычеркнуть из памяти.

- Очень плохо, когда один из родителей уходит, и на другого ложится вся ответственность за детей. Так случилось с моей матерью. Теперь я понимаю, каким это было для нее тяжелым беременем. Мы с братьями - твоими дядьями этого, конечно, не понимали, но я не сомневаюсь, что ей приходилось очень нелегко.

Хэл по-прежнему ничего не говорил. Он продолжал смотреть на отца ничего не выражающим взглядом. Генри подошел к своему столу, открыл ящик и стал просматривать письма, скопившиеся за время его отсутствия. Он разрывал конверты один за другим, почти не читая того, что в них заключалось. Наверху слышались твердые быстрые шаги Аделины - она доставала вещи и раскладывала их по местам. По лестнице взад-вперед ходили слуги, перенося наверх остальные сундуки и чемоданы. Внезапно Генри увидел в ящике небольшой сверток. "Папе от любящего сына. Хэл". Он взял его в руки и посмотрел на мальчика.

- Это и есть твой подарок? - спросил он, заставив себя улыбнуться. Спасибо тебе, мой мальчик.

Он стал разворачивать бумагу. Хэл не двинулся с места. Он не сделал попытки остановить отца. Ему казалось, что он не может пошевелиться, не может вымолвить ни слова. Он стоял посреди комнаты, словно пришибленный, не в силах помешать отцу, сердце его наполняла невыносимая боль, причину которой он едва сознавал, а черный бесенок в глубине его души насмешливо шептал: "Ну давай, разворачивай, черт тебя побери, посмотри, что там такое".

Генри держал миниатюру в руках. Бумага, в которую она была завернута, упала на пол. Хэл наблюдал за его лицом, однако в нем ничего не изменилось, разве что сжались губы, отчего в уголках рта залегли две жесткие морщины. Хэлу казалось, что отец смотрит на рисунок целую вечность. По-прежнему тикали часы. По улице проехал кэб. Из камина выпал уголек и продолжал тлеть на прикаминном коврике. Наконец отец заговорил, голос его, казалось, звучал издалека...