Голодная Гора

Фанни-Розу рассмешила серьезность логических рассуждений сына.

- Возраст не играет здесь никакой роли, - сказала она. - Когда дедушка умрет, Клонмиэр будет принадлежать тебе, и ты сможешь делать все, что тебе угодно, пользоваться всеми комнатами, какими захочешь.

- Значит, я буду хозяином, как теперь дедушка, и все слуги будут делать то, что я им велю?

- Конечно, моя радость.

- И я смогу отказать от дома дяде Вилли и натравить на него собак, если он посмеет прийти в дом без моего разрешения?

Фанни-Роза снова рассмеялась.

- Очень было бы забавно, если бы ты сделал это, - сказала она. - Дядя Вилли бывает иногда таким нудным, все-то ему не нравится. Интересно было бы посмотреть, как он улепетывает от собак.

- Вы его не любите, маменька? - спросил Джонни, набравшись храбрости.

Фанни-Роза ответила не сразу.

- Не то что не люблю, - сказала она, - но мне всегда не нравился его менторский тон. Он слишком много на себя берет, полагаясь на свои дружеские отношения с семьей. В большинстве домов его вообще не стали бы принимать.

- А что, доктора это плохие люди, они хуже, чем мы?

- Видишь ли, настоящий джентльмен обычно не выбирает профессию доктора. Подходящее занятие для джентлтьмена - это церковь, армия. А лучше всего вообще не иметь никакой профессии, просто владеть землей и всем остальным имением, что, к примеру, предстоит тебе.

- А что, если дедушка через месяц умрет, - сказал Джонни после минутного молчания, - смогу я тогда спустить собак на дядю Вилли?

Эта идея пустила корни у него в мозгу, затем прочно в нем утвердилась, и он частенько приставал к матери с вопросами о том, как они будут жить и что делать, когда свершится это великое событие. Джонни казалось, что когда он станет хозяином Клонмиэра, с него будет смыто позорное пятно, оставленное поркой, воспоминание о которой все еще глодало его сердце. Уж тогда-то никто из прислуги не посмеет над ним смеяться. Он стал приглядываться к деду, стараясь подметить признаки пошатнувшегося здоровья. Иногда за завтраком он с беспокойством спрашивал деда, как тот спал, и Медный Джон, не привыкший к таким знакам внимания со стороны старшего внука, - в этом новом поколении хорошими манерами обладал Генри, так же, как его покойный тезка, - начинал думать, что, может быть, у Джонни проснутся, наконец, нормальные родственные чувства, и мальчик постепенно сможет стать его товарищем и компаньоном. В эти дни Медный Джон часто чувствовал себя одиноким - оба сына его умерли, его любимица Джейн тоже, а Барбара почти все время болела. Однажды он взял с собой Джонни на рудник, и его забавляло огромное количество вопросов, которые тот задавал, в особенности, когда он спросил капитана Николсона, что будет, если кто-нибудь столкнет дедушку в шахту, умрет ли он тогда или нет.

- Боюсь, что умрет, мастер Джонни, - ответил маркшейдер, и Медный Джон был очень тронут, когда внук, задумчиво оглянувшись вокруг, сказал, что здесь все время бродят какие-то опасные типы, и хорошо бы дедушке всегда иметь при себе толстую палку.

- Вот когда ты вырастешь, - говорил Медный Джон, когда она возвращались домой, Джонни верхом на своем пони рядом с дедом, - ты будешь ездить со мной на рудник и поможешь мне держать в порядке этих людей. Там вообще всегда много работы.

- Я обязательно буду ездить с вами, дедушка, - с живостью отозвался мальчик. - С удовольствием буду ездить с вами каждый день.

Медный Джон рассмеялся. Ему показалось забавным, что его черноволосый внук начинает проявлять интерес к окружающей жизни.

- Успеешь еще этим заняться, - сказал он, - когда окончится твое ученье. Твой дядя Генри учился в Итоне и Оксфорде, прежде чем стал заниматься горным делом.

- Но, дедушка... - начал мальчик, однако сразу же умолк, вспомнив, что вряд ли стоит указывать деду на то, что к тому времени сам он давно уже будет в могиле; он решил сменить тему и вместо этого сказал: - Я надеюсь, что вам не слишком трудно ехать так далеко верхом?

- Конечно, нет, я мог бы проехать вдвое дальше, и все равно не устал бы, - ответил Медный Джон, и это, по-видимому, произвело впечатление на мальчугана, потому что он снова задумался. По крайней мере, рассуждал сам с собой Медный Джон, мальчик, наконец, становится вежливым.

В ту осень Фанни-Роза заказала групповой портрет своего юного семейства. Его повесили на стене в столовой, напротив портрета Джейн. Это была прелестная группа: пятеро детишек в красных бархатных панталончиках играют в саду в Клонмиэре. Маленький Герберт в платьице сидит на земле и радостно улыбается; рядом - Эдвард с веселой мордочкой и кудряшками. Генри более серьезен, а Фанни несколько бледна, зато исполнена гордости, как и подобает единственной дочери в семье. В центре группы - Джонни с луком и стрелами в руках; волосы у него небрежно растрепаны, на гордом красивом лице - упрямое решительное выражение. Он взирает на мир надменно и бесстрастно, словно решил показать тем, кто будет смотреть на его портрет, что Джонни Бродрику из Кломиэра нет никакого дела ни до кого и ни до чего.

2