Голодная кровь. Рассказы и повесть

И тут же кто-то чистым дискантом, похожим на голос подростка заступавшегося за Терёху у Стены Скорби, крикнул:

– Восходи без сомнений и восхищайся смелей! Узнаешь, что тебе предназначено!..

Тут опустился из-под купола пёстрый канат, цветами своими схожий с шутовским жезлом, и Терёха сперва ручонками мальца, а потом руками взрослого человека, быстро, ловко, без помощи ног, как проворный лемур индри или гимнаст, устремился по канату вверх, к самой крупной прорехе в куполе цирка.

Выше, круче, смелей!

Тёплая кровь по рукам бежит, а крови не видно. Боль с ладоней кожу сдирает, а она приятна. Маршальскими жезлами внизу машут, а они – шутовские. Шутовскими жезлами на улицах к людям прикасаются, и люди, утерев слёзы, переводят дух…

– Не рано ли? Удержусь? Оборвусь? – Спрашивал себя, обмирая, Терёха нынешний.

Он глянул вниз.

Цирк мумий, следившие за ним бандосы, променад шутов, Еня Пырч, голубая Ушебти, звери, ревущие в цирковых клетках и звери, бредущие по улицам в людском образе – завалились набок, притихли. Взвыла поперёк тишины и сразу смолкла сирена, кого-то у Стены Скорби брали под микитки, кто-то в отчаянии бился о Стену головой, – однако Терёха, всё это зная и всё чувствуя, неостановимо поднимался вверх.

Малым пятном ещё раз полыхнула внизу арена. Теперь вокруг неё было темно. Старцев, зрителей и самого Агнца видно больше не было.

– Ну, будь, что будет, – набрав полную грудь воздуха, вытолкнул его из лёгких в один дух Пудов.

– А будет вот что, – тут же услыхал он голос Терентия Африканца, – через положенный промежуток времени станешь ты Шут Божий. Решено это. Восходи же и восхищайся, как и было тебе сказано: сперва по канату, потом без него. И вернувшись назад, расскажи, что увидел немногим, но верным. Но увиденное наверху, – в шутовскую повесть уже не запихивай. А если почувствуешь в словах своих кривь – наложи на уста печать!

– Куда ж мне тогда увиденное девать? Разорвёт оно мне нутро, как шуту Осипу! Или ещё хуже: возвратясь, раскудахтаюсь и завирущим клоуном стану?

– Как распорядиться тем, что увидел – узнаешь позже. И вруном ковёрным тебе не стать. Резко выломился ты из клоунской шеренги, и ораву перчаточных кукол – человеками себя мнящих – покинул. За это и отмечен. А вместо жезла шутовского, дело своё сделавшего, получишь ты нечто иное. Руки твои сами станут, как жезлы. Глаза, – как лучи. Душа и ум навсегда прозреют и сущее насквозь пронзят.

– У нас говорят: Бог смирных любит.

– Врут вам. Господь Бог не дрессировщик в цирке. Он дальнозорких и решительных любит. Дух нераболепия Всевышнему, ох, как близок. Со-работники ему нужны, – недовольно прогремел Африканец, – а не пугливые овцы!

«Овцы, овцы, овцы…» – снова разнеслось внизу перекатистое эхо.

И здесь, под самым куполом, едва успев покинуть цирк земной, получил Терёха, или как окрестил его святой Африканец – Шут Божий – прямое зрение.

И увидел сперва вверху, а потом и внизу, всё, что до минут этих видел косвенно, краем глаза. А впридачу к новому зрению получил он освобождённую от смертного страха речь. По звуку ту же – по смыслу иную. Выострив слух, успокоив зрительный нерв, приготовился он и дальше, слышать и видеть всё, что положено, чтобы рассказать об этом тем, кто умеет слушать. И тут же стал знать, – первыми словами новой, ниспосланной ему после возвращения речи, будут такие:

– Агнец смурый, Агнец белый, Агнец справедливый…

О прозе Бориса Евсеева

«Борису Евсееву уже нашли академическое определение.

И даже поставили у истоков новой школы – школы феноменологического письма. Энергия у Евсеева – внутри фразы, в её тактильности, вкусности, плотности. Тайное и непонятное выявляется и проясняется. Бытийное проступает в миражном».

Лев Аннинский, эссеист, литературный критик. «НГ Ex Libris»

«Евсеев – один из крупных мастеров современной прозы.

Новый тип рассказа у Евсеева удивительным образом сочетает в себе напряжённую событийность западной новеллы с традиционной лиричностью русского рассказа».

Пьер Баккеретти (Франция), переводчик, профессор Universite de Provence. Портал «Ревизор»

«Борис Евсеев – редкий по стилистическому дару, звукописи и краскам прозаик. Его манере письма невозможно подражать, настолько она индивидуальна».

Павел Басинский, писатель, литературный критик. «Российская газета»

В очень сильном рассказе «Сухой брод», Борис Евсеев описывает войну изнутри. Совсем изнутри, не только в ее реальной плоскости, но и в мистической глубине. Это правда о войне, где в настоящий бой вступают не батальоны и ДРГ, а ДРУГИЕ, воюющие с тьмой древние языческие силы. В рассказе «Сухой брод» не сразу определишь, где проходит граница между злом и добром, здесь необходима читательская чуткость и знание мифологии. Но неповторимый и единственный язык прозы Бориса Евсеева, не похожего ни на одного из современных писателей, увлечет вас в любом случае.