И стоял в гробу муляж человеческий. Под ним надпись – «Л. И. Брежнев». Несли и портрет Генсека. Причём стоял Леонид Ильич в гробу спиной к зрителям. Пиджак его был поддёрнут, а брюки те, наоборот, приспущены. Один из шутов время от времени подбегал к гробу и почтительно целовал муляж в мягкое место.
Чтобы не оставалось сомнений в бережном и даже благоговейном отношении к муляжу, ещё один шут, повторял в рупор ловко придуманный, но, правду сказать, слегка будоражащий диалог, озвучивая его двумя голосами: ломающимся подростковым тенорком и голосом давно почившего Генсека.
– Дорогой Леонид Ильич, а почему Вы завещали похоронить себя спиной вверх?
– Да потому, мальчик, что я точно знал: в годы ваших прт… прт… пер-тур-ба-ций, вы ещё миллион раз в мягкие места меня поцелуете!
Сквозь шум и гам праздничного веселья, мсье Канотье всё пытался втолковать своему соседу, бритому наголо татарину, на часок отлипшему от ремонтно-мусорных дел:
– Поймите, почтеннейший! Корни шутовства уходят в глубь мифологии, – вспоминал мсье Канатов недавно им читанное, – а она, общая для всех культур и народов. Шут сегодняшний сильно напоминает старинного трикстера – ниспровергателя правил, ловкача, пройдоху. Лучшие трикстеры, мсье, – царь китайских обезьян Сунь-Укун и греческий Гермес.
Мсье татарин загадочно кивал, не мешая стебанутому немцу испражнять свои мысли. И лишь иногда, сыто икая, приговаривал:
– Видали мы ваших трикстеров. В гробешнике… ик… видали.
– И потом, мсье: с точки зрения вселенской гармонии, трикстер – это и разрушение, и созидание разом. Он придаёт окостенелому миру нежность и смак. Он есть – ожидаемо неожиданный. Трикстер – есть такой мужчина, который не хочет ни блага, ни зла, а хочет только их осмеяния! Он есть – ваш русский Никитос Хрущов.
– Манали… ик… мы твого Хруща.
Обидевшись на равнодушие собеседника, мсье Канатов развернулся в другую сторону, и мигом устремил движения своего ума и тела к девушке в глубоком капюшоне…
Варюха маялась сердцем: Терентия Фомича всё не было. Уже пронесли трёхметровую раскрытую табакерку с внутренней гравировкой: «Шут Терёха». Но никто из табакерки не выпрыгнул, не заорал командирским голосом: «За мной – шут-тяры!» Табакерка была пуста.
Зато увидала Варюха другое: вырос внезапно над шествием надувной, парящий в воздухе мост, крупно изрисованный голубенькими ночными горшками. Под мост этот медленно въехал на четырёхколёсном, с широкой платформой вместо туловища, деревянном осле, влекомый двумя «гуталинчиками» – так Варюха называла афро-американцев – развалившийся на вышитой украинской попоне, лысостриженный, а может, и природно лысый человечишко. Лицо – хитрожопое. Из-за пазухи торчит крупный, наполовину обгрызенный кукурузный початок. От початка – густой пар. Лишь только пар от початка рассеялся, на лысой голове волшебным образом образовалась горка пепла. И над этой горкой – чья-то курительная трубка, поддёргиваемая верёвочкой, свисавшей с надувного моста, стала сама себя выбивать о лысый череп. Стукнет раз – горка пепла на лысине вырастет. Стукнет два – пепел, как ветром сдует. И так без конца, без краю. Подивилась и обрадовалась Варюха такой чудесной механике. Но вот некоторым зевакам московским выбивание трубки о лысину не понравилось. Раздался свист, кто-то истошно взвыл.
– Оттепель! Он же оттепель нам из Штатов привёз!
– Хлябь он привёз, а не оттепель, остолопы!
– Ох, и р-р-ростепелюга, девочки вы мои хор-рошие, – из глубины народных толп, взрокотал грозно-старушечий бас, – ох, и ростепелюга при нём была!..
– Бахвал и трухач! А ещё чепушило. Вот он кто, ваш Кукуцаполь! – звонко отвечал голосок понежней, помоложе.
– Дура ты, и дурацкое имечко пришпандорила!
– И ничего не пришпандорила. Его так все и звали: Кукуцаполь! Что означает – кукуруза царица полей. А вместо министерства ж/д транспорта, он сразу два министерства создал: министерство «Туда» – и министерство «Сюда»! Даже столица из-за него была вынуждена на печное отопление перейти. На целый год! Помните?
– Не помню, – рокотнула старуха – с чего бы это Москве на печное отопление переходить?
– Так ведь слишком много дров Кукуцаполь ваш наломал!
Услыхав про Кукуцаполя мсье Канатов так расхохотался, что чуть импланты не выпали.
«А и правда, противный какой. Только не Кукуцаполь он, а Лысовер…», – произнесла в четверть звука Варюха. И как только она это произнесла, – «Лысовер» с кукурузным початком за пазухой исчез. Но горка пепла человеческого, (а что пепел человеческий, Варюхе ясно стало сразу) благодаря световым эффектам и всяким иным штучкам-дрючкам висеть осталась. «Сажа жирна. Пепел сух», – вспомнились Варюхе слова Терентия Фомича. – «А тутошний пепел не сухой. Он тощий какой-то. Видно, от недокормленных людей произошёл», – уже в который раз за день, всхлипнула Варюха…