— Вы уверены? Может, вам стоило бы попытаться, пока вы ждете его?!
Джеральдина состроила самую ужасную гримасу, на которую только была способна, телефонной трубке и бросила ее на рычаг.
— Когда он помолится и закончит божественную работу, он вернется к себе домой, — сказала она Джереми.
— Жаль, что мы не можем попросить Господа гарантировать качество работы Бенедикта… Но что могут подумать о нас Бевэны? Пожалуйста, в следующий раз постарайся держать себя в руках!
— Я и не теряю контроля над собой. Почему я должна потерять контроль? Нет причин для этого, разве что только люди.
Она закрыла глаза, заскрежетала зубами и зарычала, почти завизжала, а потом рассказала ему, что случилось. Он, казалось, не знал, что можно было сделать еще помимо того, что она сделала: что бы они ни предпринимали, Эндрю все равно будет в проигрыше. Они говорили об этом на протяжении всего ужина, хотя Джеральдина и пыталась спорить и возражать самой себе. Наконец она позволила себе сказать:
— Я не могу думать об этом.
— Может быть нам следует пойти и выпить чего-нибудь или прогуляться, или сделать что-нибудь еще?
— Мы не можем, а вдруг придет Эддингс.
— Поступай, как знаешь. У тебя был сегодня плохой день во всех отношениях. Я закончу проверять счета и, возможно, догоню тебя позднее.
Уличные фонари отражались на столе. Зазубренное лезвие пустоши тлело под тускнеющим пурпурным небом. Джеральдина быстро продвигалась по тропинке, пытаясь стряхнуть с себя растущий страх. Как ей заставить Бевэнов поступать правильно в отношении Эндрю? Ведь все-таки он находится под их опекой, а не под ее. Он не был ее ребенком. Он не был Джонатаном
Джонатан был в безопасности, где бы он сейчас ни находился. Так она говорила себе, находясь в том ужасном госпитале с белым кафелем в Шеффилде: Джонатан был жив, жил где-то, рос. Ей не нужно было видеть его, хотя иногда она видела, в своих сновидениях. Она хотела бы поделиться этим с Джереми, но когда один единственный раз она попыталась сделать это, он поднял ее на смех, пробовал отшутиться. Джонатану, казалось, вначале что-то угрожало, он находился в опасности, которая теперь была уничтожена, и поэтому она никогда больше не упоминала его имени в разговорах с Джереми. Она смогла обезопасить его жизнь. Но был еще Эндрю, который жил в реальном мире и должен был справиться со всем, что его окружало, что могло бы причинить ему вред.
Она вступила на пустошь и пошла по тропинке, которая отсвечивала зеленью в наступавших сумерках. Страх, исходящий от известняковых утесов, просачивался внутрь словно туман сквозь траву. Она пошла быстрее, подгоняя себя и удивляясь, почему страх должен заставлять ее нервничать. Она была уже на голом склоне над пещерой, когда очнулась и вспомнила об этом, задрожав всем телом.
Вернувшись домой из госпиталя, она заставила себя тогда избавиться раз и навсегда от одежды Джонатана. Она открыла комод в комнате, которая должна была стать детской, влезла туда, чтобы достать груду детской одежды, которая казалась ей холодной как лед, и стала ее до боли в зубах засовывать в мешок. Она могла почувствовать кончики своих пальцев, сжавшихся от холода, когда задрожала всем телом. Она оставалась там, не в силах уйти прочь и оторваться от его одежды, пока Джереми не обнаружил ее. Позднее, когда он уже избавился от одежды, она поняла, что он ничего странного в этих одеждах не чувствует, вообще не чувствует никакого чрезмерного холода, исходившего от них.
Полная луна распространяла радужный ореол над облаками на горизонте. Вновь появилась тропинка в страну пустошей, возникшая под небом в лунном свете. Небо сделалось почти черным. Шатры и палатки на самом высоком склоне стали похожи на застывшие куски льда. Она не знала тогда, что значил холод, и не знала этого сейчас. Конечно, там, где бы сейчас Джонатан ни находился, не должно быть так холодно, однако ей не захотелось оставаться наедине с этой мыслью здесь наверху, особенно когда лунный свет делал пейзаж еще безжизненней и холодней. Она поспешила быстрее пройти мимо пещеры, взяв курс на тропинку, ведущую вниз к дальнему концу Мунвэла, но споткнулась обо что-то в том месте, где уже не было известняковой стены вокруг пещеры.
В лунном свете пещера выглядела даже глубже. Даже стоя на краю каменной ограды, она все равно почувствовала себя слишком близко к зияющей тьме. Она отпрянула назад, и кусок камня вылетел у нее из-под ног, скатившись вниз за ограждение. Безо всякой причины она вся сжалась, ее охватил страх, что этот камень мог упасть в пещеру. Она побежала по тропинке, часто спотыкаясь, почти падая.
Лунный свет окутал город под ней, отражаясь на крышах коттеджей пятнами уличных фонарей. Он следовал за ней, когда она вышла на городскую окраину к церкви. Он осветил три лица в узком окошке из цветного стекла, заставив их поворачиваться на единственной шее. Среди новых надгробий под дубами одно было ярче других. В лунном свете казалось, что оно почти горит.