Голодомор: скрытый Холокост

Лампа горела в восточном углу избы. По крестьянской традиции этот угол считался святым местом: здесь висели иконы. С потолка свешивалась лампадка, как символ вечно живого света. На одной из икон лежали кусочки благословенного хлеба в качестве знака божьей милости. Мы встретили товарища Хижняка и его попутчиков в этом углу. Мой брат Сережа стоял слева от мамы, а я — справа.

Казалось, товарищ Хижняк не расслышал, что сказала мама. Он протянул руки, пытаясь обнять её. Она отступила назад, а он обхватил её самым бесстыдным образом. Со всей силой она отвесила ему пощёчину.

«Отстань от меня, свинья!», — крикнула она.

Немедленно товарищ Хижняк схватился за свой наган. Я быстро прыгнул перед мамой, а Сережка вцепился в Хижняка. Раздался выстрел. Пуля попала в икону, и посыпались осколки стекла.

Выстрел оказался настолько неожиданным, что все замерли, словно парализованные. Одна из женщин, взглянув на разбитую икону, заплакала. Мой младший брат закричал во весь голос. Я старался успокоить маму, в то время как Серёжка боролся с товарищем Хижняком, который намеревался выстрелить опять. Товарищ Иуда, вероятно, тоже пьяный, упал на колени и что-то промямлил, как если бы он молился.

Затем самый пожилой член комиссии прокричал: «Прекратите! Мы пришли сюда по делу!».

Товарищ Хижняк перестал бороться с моим братом и положил наган в кобуру. После этого он обернулся к пожилому крестьянину: «Пусть лошади думают, у них большие головы, — прошипел он, понижая голос — «О каком деле ты тут толкуешь?». При этом он вплотную приблизился к старику и презрительно уставился на него. «Дело — это я! — вдруг заорал он. — Тебе понятно? Дело — это я! А ни кто-нибудь! Запомни это своей тупой, грязной, вшивой старой головой!».

Старик замешкался. Он хотел что-то сказать, но всё было напрасно. Товарищ Хижняк продолжал, на этот раз, говоря сквозь зубы.

— Вы посмотрите на него, — показывая на старика пальцем. — Он пришёл сюда по делу! Смех, да и только!

Затем он снова повысил голос:

— Я повторяю: это моё дело! Я — представитель нашей любимой партии и правительства! Я…

— Но я только хотел…, - начал, было, старик.

— Заткнись! — перебил его товарищ Хижняк.

И после короткой паузы он угрожающе добавил:

— Рано или поздно я посчитаюсь с тобой.

Товарищ Хижняк состоял членом Коммунистической партии и являлся председателем комиссии Сотни. Внутри нашей Сотни он обладал всей полнотой власти. Выступить против него означало выступить против партии и правительства. Никто, за исключением вышестоящих товарищей, не мог пресекать его действия. Крича громче и громче, он угрожал, что застрелит каждого, кто посмеет выступить против коммунистической партии и правительства.

Потом он обернулся к моему брату Серёжке: «А ты сильный парень! Ты очень сильный парень. Наша любимая родина очень нуждается в таких сильных ребятах как ты. Как нам везёт, что у нас такое сильное подрастающее поколение». Затем он повернулся к мужчине с ружьём и жестом приказал тому приблизиться. И снова, обернувшись к брату, продолжил в том же тоне: «От имени нашей любимой Коммунистической партии и нашего народного правительства я объявляю тебя под арестом за нападение на должностное лицо, представляющее партию и правительство, при исполнении служебных обязанностей». После этого он приказал человеку с ружьём увести моего брата.

Мама не могла сдержать своего отчаяния. Плача, она старалась удержать Серёжу обеими руками, но не в состоянии справиться с четырьмя мужчинами, она потеряла сознание. Когда она очнулась, Серёжку уже увели.

Спустя несколько минут, словно ничего не произошло, Хижняк продолжал «своё» дело.

— Ну, хорошо, — начал он. — Как вы уже знаете, мы пришли сюда по серьёзному делу. Да, по делу, как сказал наш товарищ.

И он насмешливо посмотрел на старого крестьянина.

— Действительно, дело очень серьёзное.

Мама поднялась на ноги и зачесала назад волосы.

— Прежде чем вы переёдёте к вашему делу, какое бы оно не было, я требую предъявить ордер на арест моего сына, — произнесла она спокойным и твёрдым голосом.

Мы все стояли в изумлении.

— Я всего лишь беззащитная вдова, — продолжила она. — Со мной вы можете делать всё, что угодно, поскольку у меня нет сил защищаться. Но до тех пор, пока я жива, я протестую против вашего вторжения в мой дом.

Это было неслыханно. Наказанием за сказанные слова служили пожизненное заключение или смерть. Никто даже не помышлял требовать от властей предъявления ордера на арест или обыск.

Мамино требование вызвало истерический смех товарища Хижняка и его сподручных. Затем он подошёл к ней.

— Послушай, сестрица, не пытайся напугать меня. Меня никто не может запугать. Мне приходилось бывать в таких переделках…

Когда мама попыталась что-то возразить, он перебил её. Он дал понять, что знает, что произошло с её мужем, и что совсем несложно будет проделать то же самое и с ней.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала мама, не меняя тона. — Тем не менее, как гражданка своей страны, я требую справедливости.