Голодомор: скрытый Холокост

Не стоило труда постичь участь тех людей, чьи тела лежали по левую сторону от нас. Скорее всего, они возвращались из районного центра, так ничего и не добившись. Им пришлось преодолеть много километров, только для того, чтобы им отказали в работе и в последнем шансе на жизнь. Они возвращались домой с пустыми руками. Смерть настигала их на обратном пути, дав им шанс умереть на подступах к родному селу.

Открытые колхозные поля, простиравшиеся на многие километры по обе стороны от дороги, сейчас казались местом величайшей битвы. То там, то здесь можно было видеть тела умерших от истощения колхозников, которые в последней надежде найти остатки неубранной картошки снова и снова приходили сюда. Они изнемогали от своих бесконечных поисков пропитания и умирали прямо на колхозном поле. Некоторые из этих обмороженных трупов, вероятно, лежали здесь уже несколько месяцев. Никто не торопился увезти их отсюда и похоронить по-человечески.

Пятнадцатикилометровая дорога до города стоила нам большого труда. Когда мы выходили из села, с севера задул холодный ветер, и горизонт заволокло тучами. Было трудно, особенно для мамы, идти против пронзительного ветра, но мы не сдавались, и после шести часов дороги навстречу ветру, увязывая и проваливаясь в снег, мы, наконец, добрались до окраин города. Здесь нас поджидала ещё одна ужасная картина.

В то время в районном центре не существовало канализационной системы, и нечистоты собирались обычно в ночное время специальной санитарной бригадой. Нечистоты перевозились на телегах в огромных емкостях и чаще всего сбрасывались вдоль дорог прямо за городом. Казалось, что они облюбовали именно ту дорогу, которая вела к городу из нашего села, потому что по обеим сторонам дороги простирались склизкие полосы нечистот. Само по себе, это и раньше было неприятным зрелищем, но мы как-то привыкли не обращать внимания. Теперь, медленно продвигаясь вдоль этой загаженной дороги, нас прямо стало тошнить. Здесь и там, по поверхности нечистот виднелись окоченевшие трупы людей. Они лежали поодиночке и группами или даже один на другом, словно мусор. Некоторые тела частично были занесены снегом, и на поверхности виднелись только руки и ноги, а часть тел покрывал свежий слой нечистот. Грудные дети неизменно оказывались прижатыми к материнской груди.

Все эти умершие люди являлись крестьянами из ближайших сёл и деревень, ставшие жертвами голода. Лишённые всех средств существования, крестьяне видели единственный путь к спасению в городе, где они надеялись найти работу, немного еды и какую-нибудь помощь. Несмотря на запрет покидать пределы своих сёл, они массами пошли в город, к неудовольствию городского населения и городских властей. Они ходили по домам, умоляя о корочке хлеба или хотя бы картофельной очистки, но чаще всего — напрасно. Городские жители, существовавшие на скудные пайки, не могли поделиться с крестьянами достаточным количеством еды, чтобы спасти их от голодной смерти. Ведь крестьян было так много! Они стояли или даже лежали вдоль улиц, на базарах, вокзалах, под заборами, в канавах. Они стали настолько обычным явлением в городской жизни, что горожане уже проходили мимо, не обращая внимания на мольбу и просьбы. Таким образом, после всех бесплодных попыток сельских жителей ожидала неизбежная смерть. Мёртвые могли пролежать на улице несколько дней, словно это были не люди, а всего лишь дрова.

Часто умирающих от голода окружала милиция и, словно скот, выгоняла за пределы города, оставляя их на произвол судьбы. Умерших и тех, у кого уже не было сил самостоятельно передвигаться, грузили на телеги и вывозили за окраины города. Их сваливали в овраги или вдоль дорог вместе с нечистотами. Разве эти люди не заслужили права быть похороненными на кладбище, хотя бы в общей могиле?

Когда я и мама, наконец, добрались до Торгсина, там уже собралась большая очередь. Истощённые, похожие на скелеты или, наоборот, опухшие от голода человекоподобные существа стояли вокруг, прислонившись к стенам и телеграфным столбам, или просто лежали на тротуаре и на обочине дороги. Они смиренно ждали, что какие-нибудь великодушные покупатели сжалятся и поделятся с ними. Другие громко умоляли о помощи, выкрикивая слова и плача. Остальные молча и безропотно протягивали руки за подаянием. Среди толпы можно было заметить окоченевшие тела умерших людей, но на них никто не обращал внимания…

В дверях Торгсина нам сказали, что сначала надо идти в контору через дорогу, где производилась оценка вещей. Там нас направили к одному из оценщиков. Им оказался толстый мужчина, отделённый от нас железной решёткой, который, даже не глядя на нас, взял мамин медальон, взвесил его и бросил в ящик стола. Затем он протянул нам лист форму, чтобы мы написали свою фамилию, адрес и название ценности. После этих формальностей мы получили квитанцию с указанием суммы, которую нам разрешалось потратить: 18 рублей. Ещё один час мы потратили, дожидаясь своей очереди, чтобы войти в Торгсин. Наконец, мы очутились внутри.