Голое поле. Книга о Галлиполи. 1921 год

Генерал Карцев по крови солдат, еще его прадеды служили в Лейб-Гвардии. Не было, кажется, ни одной войны, ни одного русского похода, начиная с восьмидесятых годов, где бы не участвовал генерал Карцев. На его потертой куртке только один орденок: стальной меч в стальном терновом венке на георгиевской ленте, знак Корниловского ледяного похода. И с серебряной чеканки казацкой шашки свисает потертый, закрученный в тесемку лоскута ленты георгиевского оружие, что даруют храбрым.

Тяжел на подъем и лыс генерал Карцев. Он курнос, глаза на выкат, и седая бороденка растет из шеи. Похож на Сократа генерал Карцев, председатель суда честь, бог войны, как зовут его в Галлиполи молодые офицеры.

Он потерял недавно последнего на земле родного человека. И всегда влажны его выкаченные глаза и, по правде сказать, не отказывается он теперь от лишнего стакана терпкого красного вина и от коричневого, с запахом корицы, коньяку.

Беседа его мудра и прекрасна. Много видели его старческие выкаченные глаза. Индия, степи Тибета, Париж, Япония, походы и тихие книги, огни бивуаков и зеленые лампы библиотек. Его ценные архивы, переписка его отцов и дедов с царями, его дневники - погибли.

Я рассказываю ему о том, что видел в Галлиполи, о солдатах, о поручике Мише, об селитряных язвах, о вольноопределяющемся с карим и голубым глазом. Я говорю ему, что услышал, как бьется здесь, под свернутыми знаменами, живое сердце России.

- Здесь дышит Россия, - говорит Карцев, - не знаю как у вас там, у эмигрантов, а здесь Россия жива. Россия прекрасная, чистая, рыцарская. Вот еду в Константинополь. Вы знаете, русский офицер вызвал на дуэль французского лейтенанта Буше. Буше был груб с русской женщиной, с женой русского офицера. Послали вызов. Буше ответил каким-то смутным письмом, не то отказом, не то извинением, а представитель Франции ответил примерно так, что ежели мы едим их консервы, то какая же может быть у нас честь. Мы ответили, что честь солдата и консервы вещи разные. Мы сказали, что сообщим соседним армиям, - как французский офицер отказался выйти к барьеру. И вот теперь меня вызывает Командир Французского Корпуса в Константинополь.

Бог войны усмехается, выкатив на меня чуть сверкнувшие глаза.

- А что Россия здесь жива, это верно. Вы послушайте армию и вы услышите, что жива Россия. Видите ли, голубчик, вы думали о прежней Армии по Купринскому „Поединку", по Ромашевым, капитанам Сливам и Шурочкам в чулках со стрелками, а о нашей армии, о Галлиполи, ничего вы не знали. Видите ли, если там у вас не услышат, что здесь происходит, - там будет сделана непоправимая ошибка. Здесь не отрыжка гражданской войны, не черный сброд и не грабители. Здесь новая армия, чистый кадр России, прошедший через все испытания, каких и не выдумаешь.

Генерал медленными глотками пьет вино, мочит усы и на седых концах усов висят капельки вина, точно рубины.

- Мы понимаем здесь не по-газетному. Разве у красных нет армии и армии очень сильной. У красных есть хорошие, талантливые командиры. Подлецов в свете много, но с подлецами за один стол мы никогда не сядем, пусть вот голову мне обрубят, по шее... Мы не политики, но есть у нас своя солдатская религия: Сатана и Бог борются в мире. Сегодня победил Сатана. Но победим мы, потому что Бог с нами. Мы так веруем. И потому мы идем на все испытания и на всё человеческое терпение.

Старик грузно опустил голову на руку. Задумался у стола, как старый рыцарь из давно читаной сказки, как седой и грузный мастер рыцарского ордена.

- Вы армию поймите... Вот эти выпушки, кантики, вы, поди, смеялись, как все, над этакой тупостью. А знаете ли вы, что самые сильные армии это те, где каждый полк, каждая часть отлична, цветет по-своему, бережно несет свои исторические воспоминания, свои заветы крови и подвига. Пример - германская армия. Гибель армии в нивелировке, в номерных полках, в сером ранжире, когда все цвета гаснут, когда цветущая душа армии увядает. И вспомните вы, как бежала французская номерная армия под Шарлеруа под ударами, кажется, померанских гренадер. Наша армия цвела при Елизавете и Суворове. Наша армия стала гаснуть от милютинской нивелировки, с ванновских номерных полков. Пошли офицеры-чиновники, номера, миллионы бородатого мяса, сплошная серая пешка... Армия держалась теми, кого вы никогда и не видели. Армия держалась отшельниками-офицерами, монахами-офицерами, что кроме своих полков и солдатни ничего и не знали. Такие же пришли и сюда, такие, для которых полк, родная рота, взвод ближе всего на свете, ближе возлюбленной.

Я слушаю парадоксы генерала, и приходит мне на память насмешливый обрывок "Журавля" и по иному я начинаю догадываться об его смысле...

Кто раскрашен как плакат,

То Корниловский солдат...